Девушка села на кровати. От ужаса она некоторое время непонимающе смотрела перед собой. Затем лихорадочно отбросила покрывало и подошла к чеканному кубку с водой. Напившись, взмахом палочки зажгла белый огарок свечи. Часы в виде башни показывали около одиннадцати. Том! Мысль, как молния, пронзила ее. Надев поскорее прозрачные чулки, домашнее платье и бежевые лакированные туфли, девушка заковыляла к выходу — после случившегося у нее была неуклюжая косолапая походка.
Тело еще трясло, словно в лихорадке, при воспоминании об унизительном положении и нестерпимой, сжигающей изнутри боли. Араминта захлебывалась криком, чем только усиливала торжество своего беспощадного наездника. В какой-то момент девушка больше не выдержала ритма, в котором ее сношали, руки разъехались, и она упала животом на постель. Но ее всадник был неумолим и властно заставил Минни, несмотря на рыдания и мольбы, снова двигаться, так как хотелось ему. Араминта не могла точно определить, когда к лютой боли стало примешиваться сладкая истома: она пробилась сквозь боль, а вернее, даже благодаря ей. Теперь она понимала, почему настоящие леди говорят о таком шепотом и ханжески возводя глаза вверх. Только в этом случае женщину берут до конца. Только в этом случае мужчина сладко и жестоко утверждает свою власть над дамой, а она чувствует себя взятой целиком, без остатка принадлежащей повелителю. Должно быть, ее прабабушка Мисапиноа тоже была покорна лишь тому, кто ввел ее в мир сладости и муки…
Толкнув тяжелую дверь, Араминта поежилась: в прихожей стоял холод, словно в доме полопались каминные трубы. Схватив шерстяную накидку, девушка пошла по лестнице. Откуда-то сверху раздался звук, напоминавший чавканье болотной трясины. Или чавканье пауков, высасывающих муху. Однажды в детстве Араминта увидела, как несколько пауков поймали в сеть навозную муху и не спеша по очереди высасывали ее. Тогда она не могла оторвать взор от такого зрелища, чувствуя, как внутри поднимается сладкая истома. Только теперь в этом чавканье слышалось нечто механическое. Том… Там был Том…
Страшная мысль заставила ее бежать быстрее. Каблуки стучали по лестнице, но каждый шаг давался Араминте все труднее. В воздухе стояло невидимое темное облако, обволакивавшее все вокруг плотными парами. Ближе ко второму этажу темный туман, казалось, становился все плотнее.
— Lumos… Lumos Maxima! — прошептала девушка, достав палочку.
Огонек вспыхнул, но тотчас погас, словно его поместили в мокрую тряпку. Дышать становилось труднее, будто рот и нос забили железной стружкой. Араминта отчаянно водила палочкой, но огонек тух, едва вспыхивая. Второй раз в жизни ее охватил глубокий ужас — почти такой же, как в ту памятную Вальпургиеву ночь, когда на Хогвартс напали люди Гриндевальда.
Чавкающий звук исчез, словно механический паразит напился, наконец, крови. Араминта сделала шаг… второй… Запах, напоминавший горелую резину, становился сильнее. Девушке казалось, будто ее вовлекает воронка, по которой она падает все глубже и глубже. Подойдя к холодной стене, Минни облокотилась об нее руками.
— Expulso Illuminari! — крикнула она, вспомнив одно из самых мощных заклинание против темных сил.
Светлый луч рассек невидимое облако. Дышать стало чуть легче. Араминта с силой сделала шаг вперед и неожиданно для самой себя уткнулась в плотно закрытую дверь. Она была заперта на ключ, но девушка взмахом палочки открыла замок и, сбросив туфельки, в одних чулках вбежала в комнату.
Внутри стоял невероятный холод, а воздуха, казалось, не осталось вовсе. На столе горела длинная белая свеча. Тело Тома лежало на полу внутри нарисованной белой фигуры. Араминта присела и на коленях поползла к телу. Перед глазами плыли картины жуткого коридора, который она видела во сне. Каким-то образом ей удалось доползти и подтереть пальчиком белую линию. В тот же миг девушка почувствовала, что ее голову разорвет от взрыва.
В комнату, словно прилив, хлынул свежий воздух. Араминта заметила, что из вены Тома идет буроватая кровь, образовавшая что-то вроде лужи. Испуганно закричав, девушка стала трясти тело. К ее еще большему ужасу, глаза юноши были открыты и смотрели перед собой точно в пустоту. Кожа лица была неестественно белой, словно листы бумаги. Рубашка Тома также была забрызгана кровью, а странный не похожий ни на что крест с петлей был нарисован не мелом, а насыпан солью. Араминта взвизгнула: нигде не было даже тряпочки, чтобы перевязать рану.
— Том… Том! Очнись! — кричала девушка, тряся тело. Но ничего не помогало: взгляд парня оставался пустым и безжизненным.