Он падает, разбиваясь, и его крик разрывает звон в моих ушах. Я бросаюсь вперед, адреналин бурлит во мне, и хватаю его за волосы, откидывая голову назад.
— Она моя, — рычу я и приставляю пистолет к его лбу. У меня осталось два выстрела.
Я нажимаю на курок.
Как только я чувствую, что он затихает, я бросаю его на ковер и кручусь в сторону двери. Я распахиваю ее как раз вовремя, чтобы увидеть высокого громоздкого мужчину, отходящего от кровати Джии с пустым шприцем в руке.
Я даже не колеблюсь. Я стреляю еще раз, и последняя пуля попадает ему прямо в лоб.
Джиа не шевелится, падая на пол рядом с кроватью, и меня охватывает паника. Я отбрасываю пистолет и бросаюсь к кровати, и вид ее бледного лица и невесомого тела заставляет руку, обхватившую мое сердце, сжаться в кулак и раздавить его.
— Джиа. — Я тянусь к ней, убирая ее волосы с лица, и ярость снова захлестывает меня, когда я вижу синяк на ее щеке и кровь на губе. Если бы я мог снова убить Петра за это, я бы убил. — Джиа.
Она не двигается. Я прижимаю пальцы к ее горлу и нащупываю слабый пульс. Она жива, но я не знаю, что они с ней сделали, и страх пронзает меня. Ее руки скованы наручниками над головой, и я поворачиваюсь к телу мужчины, нагибаясь, чтобы порыться в его карманах, пока не нахожу ключи.
Эта мысль эхом проносится в моем сознании, снова и снова, пока я освобождаю ее запястья и поднимаю ее хрупкое тело с кровати, прижимая к своей груди.
Я оборачиваюсь и вижу позади себя Джозефа, который весь в крови, его взгляд мгновенно устремляется на Джию.
— Готовь машину, — огрызаюсь я, направляясь к двери. — Любой, кто попытается остановить тебя, умрет. Мы должны отвезти ее в больницу, немедленно.
Джозеф кивает и выходит вслед за мной, отдавая приказы людям. Я направляюсь к лестнице, прижимая к себе Джию, пока мы с моими людьми пробираемся через кровь и тела вниз, к машине, которая ждет нас. Я забираюсь на заднее сиденье, все еще держа Джию на коленях, не желая отпускать ее.
Я держусь за нее всю дорогу до больницы, пока мы не проезжаем мимо входных дверей, мимо изумленного персонала.
— Освободите этаж, — огрызаюсь я на медсестру за стойкой регистрации. — Мне нужен врач, немедленно…
— Кем, черт возьми, вы себя возомнили…, — начинает она, ее взгляд мечется между телом Джии и моим лицом, и я наклоняюсь вперед, сжимая челюсть.
— Сальваторе Морелли.
Ее отношение сразу же меняется. Она кивает, хватаясь за телефон.
— Этаж девять, — говорит она через мгновение. — Вы можете подняться прямо сейчас. Вас встретит врач.
Пятнадцать минут спустя Джиа лежит в кровати, моя охрана рассредоточена по незанятому этажу, а Джозеф вызывает подкрепление. Медсестры снимают показатели и подключают ее к капельнице, задают вопросы, на которые я отвечаю, как могу, но все, что я могу делать, это смотреть на нее, и сердце в моей груди тяжелеет, как никогда раньше.
Я опускаюсь на стул, глядя на ее неподвижную фигуру, и тянусь к ее руке. Я не могу потерять ее. Не сейчас, не так.
27
ДЖИА
Я просыпаюсь в оцепенении. Сначала я не понимаю, где нахожусь. Резко пахнет антисептиком, а когда я шевелю руками, ткань под ними кажется грубой. По крайней мере, по сравнению с тем, к чему я привыкла. Я моргаю, пытаясь прояснить зрение. Надо мной яркий, слепящий свет, и я поднимаю руку, чтобы прикрыть глаза. Справа от меня происходит какое-то движение, и я чувствую, как большая теплая рука внезапно накрывает мою.
Испугавшись, я поднимаюсь, во всяком случае, пытаюсь это сделать. Тело болит, голова раскалывается, и я больше всего хочу снова заснуть.
— Сокровище мое. Джиа. — Знакомый голос пробивается сквозь туман, и я снова моргаю, проводя рукой по лицу. Когда я опускаю ее, сердце сжимается в груди.
Я лежу на больничной койке, понимаю я. В больничной палате. Я чувствую укол в руку и понимаю, что там стоит капельница. Но все это не имеет значения, потому что рядом со мной в жестком кожаном кресле сидит Сальваторе, его рука сжимает мою.
Он резко встает, наклоняется надо мной, и обе его руки оказываются на моем лице, а сам он неистово целует меня. Я задыхаюсь, не подумав, открываю рот, и слышу его стон — звук, близкий к облегчению, когда он берет мое лицо в свои руки и целует меня так, словно думает, что никогда больше меня не увидит.
Когда он разрывает поцелуй, то смотрит на меня сверху вниз, его руки все еще прижаты к моему лицу.
— Джиа.
— Ты жив, — вздыхаю я, моргая от внезапно навернувшихся на глаза слез. — Ты не умер.
Сальваторе растерянно смотрит на меня.
— Нет, я не умер.