Темный рассвет (СИ)

Глаза у Софи загорелись. Она слушала со всевозрастающим интересом и следила за объяснениями, а после подтянула листок поближе, принялась вглядываться в цифры и что-то быстро писать. Зачеркивала и снова писала. Спустя минут пять передо мной лежала задачка. Решенная. Правда, цифры громоздились друг на друга, а из-за исправлений можно было сломать глаза, но она все сделала правильно. Ох, почему же мне эта идея раньше в голову не пришла?

– Молодчина, – сказала я, и Софи улыбнулась.

– Сейчас перепишу начисто.

– Обойдемся без этого. Завтра у нас история Вэлеи, как обычно маэлонский, а еще будем учиться правильно ходить и делать реверансы. Немного отдохнем от арифметики и литературы.

– Ура! – Софи вскочила со стула и захлопала в ладоши.

– Думаю, стоит позаниматься только в первой половине дня.

Лицо ее просияло.

– Тереза, ты лучшая!

– Больше не считаешь, что я злюка? – улыбнулась.

– Ты лучшая злюка в мире, – хитро улыбнулась дочь.

– Ах ты…

Я запустила в нее скомканной промокашкой. Софи с визгом увернулась, и в ответ в меня полетел шарик из фольги: видимо, кто-то стащил с кухни конфету. Шарик из фольги отправился обратно, а меня стукнуло комком из промокашки в плечо. Я вскочила со стула и бросилась за дочерью, она с визгом удирала по всей комнате – до тех пор, пока я не зажала ее у стенки и не принялась щекотать. Софи визжала и отбивалась, но как-то вяло. А потом порывисто обняла и уткнулась лицом в платье.

– Никогда больше не кричи на меня, – попросила она.

– Обещаю.

В эту минуту я всем сердцем верила, что так оно и будет.

26

К супругам Фьоренчелли мы ходили каждое воскресенье. Эта неделя исключением не стала, и милый семейный обед был милым до той самой минуты, когда Лорена неожиданно сказала:

– Мне кажется, дорогая, что ты несправедлива к Франческе.

Я чуть не подавилась потрясающе вкусным кексом. Но когда возможность задохнуться крошками с морковной стружкой миновала, ответила:

– Мне так не кажется.

Я заметила, как напрягся Анри и как нахмурился Энцо. Мужу про Франческу я не рассказывала, решила, что этот визит несказанного благородства можно опустить. Но видимо у несказанного благородства вышел срок, потому что оно вышло за дверь и немедленно побежало жаловаться на жестокую меня. Смутно представляю себе такую загадочную любовь, которая превращается в преследование.

– Девочка пришла к тебе помириться, а ты…

– Лорена, ну зачем за столом, – недовольно пробурчал синьор Фьоренчелли в усы.

– Брось, Энцо, – та отмахнулась от его замечания, – мы здесь все свои, родные. Кто еще открыто скажет, если не семья? Тереза, вы должны помириться. Франческа не держит на тебя зла, но я бы не хотела рваться между вами душой. Она мне как дочь, а ты жена нашего дорогого Анри.

– Я не собираюсь становиться между вами, – сказала негромко. – Но если хотите, мы можем обсудить это наедине.

Привычка синьоры Фьоренчелли говорить прямо и без обиняков была довольно мила. Вот только Софи уже ерзала на стуле и с любопытством переводила взгляд с меня на Лорену. Не уверена, что в эти минуты дочь была на моей стороне. Не уверена, что я готова спокойно об этом говорить, особенно после того, как мы с ней чудом не разругались из-за этой «невинной простоты». А еще не хочу наговорить лишнего.

– Девочка, – женщина похлопала меня по руке. – Она пришла к тебе, хотя это далось ей ой как нелегко. Чувство, которому не суждено стать взаимным, разрывает Франческе сердце.

Слабенько как-то разрывает, если до сих пор не разорвало.

– Не думаю, что это вообще стоит обсуждать.

Слова мужа заставили поежиться даже меня. Анри редко повышал голос, и уж тем более он ни разу не повышал его в присутствии родителей. Но лучше бы повысил, честное слово, потому что от жестких интонаций по коже пошел мороз. А в следующий миг над столом повисла напряженная тишина. Даже Энцо отставил чашку с кофе, хотя имел обыкновение потягивать его непрерывно, покачиваясь в своем любимом плетеном кресле-качалке.

– Тереза имеет полное право решать, кого ей принимать в своем доме, а кого нет.

Синьора Фьоренчелли всплеснула руками.

– Вот как ты заговорил! А ведь Фран тебе почти как сестра родная.

Поскольку Анри сидел с непробиваемым лицом, Лорена поджала губы.

– С вами двоими мне не справиться, а вы, как я погляжу, сговорились. Но если бы Тереза хотя бы на минуту поставила себя на ее место, она бы заговорила по-другому.

Терпеть не могу, когда обо мне говорят в третьем лице. Терпеть не могу, когда мне ставят в упрек бесчувственность. Терпеть не могу таких, как Франческа и леди Энн. Терпеть не могу, когда на моего мужа смотрят так, словно он во всех грехах виноват! Но так уж повелось в нашем мире: несчастных принято жалеть, весь спрос всегда со счастливых.

– Я была на ее месте, – сложила салфетку вдвое, потом вчетверо, потом вшестеро. И еще. И еще, пока она не превратилась в моих руках в крошечный тугой комок. – Когда мы с Анри только познакомились, я была влюблена в другого мужчину. Немногим более пяти лет. А потом узнала, что он женат.