Темный рассвет (СИ)

Обманчивое маэлонское солнце сегодня припекало так сильно, что я и впрямь сначала расстегнула все пуговицы, а потом вручила плащ Анри. И шляпку тоже – такое тепло, как здесь, мне было в новинку. Шутка ли, посреди зимы гулять в одном платье и наслаждаться по-весеннему легким ветерком. Синьор Фьоренчелли рассказывал, что через недельку-другую, после череды солнца и дождей наступят короткие заморозки, а спустя месяц деревья переоденутся и порадуют нас цветением.

– Всего лишь? Да ты вся горишь.

– Ох, граф, не занудствуйте. Лучше идите сюда.

Муж сложил руки на груди, а я показала ему язык.

– Обещаю, что если простыни начнут дымиться, мы позовем целителя.

– Тереза, это не смешно.

– А по-моему, очень.

Я хихикнула и похлопала ладонью по покрывалу.

Анри все-таки подошел, но только после того как принес холодной воды и полотенец, одно из которых водрузил мне на лоб. И оно оказалось просто ледяным! Бр-р-р! Я сбросила его раньше, чем муж успел опомниться.

– Ты что, хочешь меня заморозить?

Вместо ответа полотенце вернули на место, после чего я в полной мере осознала суть слов «ты вся горишь». По сравнению с ним я казалась камином, который нерадивая служанка забыла потушить. Не только голова, но и все тело: грудь, живот, руки, ноги и кончики пальцев полыхали, словно я вышла из костра. Ткнув себе в ладонь, увидела белое пятно, которое стремительно сужалось и наконец уступило место «горению».

– Тереза, это ненормально, – муж принялся меня разворачивать, чтобы намочить сорочку. – Тебе нужно…

Представив, что меня сейчас завернут в этот ледяной кошмар, я взвизгнула и принялась отчаянно вырываться. Причем с силой, которой у тяжело больной быть ну никак не должно. От неожиданности руки мужа разжались, а я отползла на его половину кровати.

– Не смей, – прошипела, стягивая завязки на груди. – Мне же холодно!

– И хорошо! Тебе нужен холод, жар нужно срочно сбить. Поверь мне, я знаю, что говорю.

Он действительно знал: такого жара, как у него во время приступов золотой мглы, я еще ни у кого не встречала. Даже когда мы поссорились в Лигенбурге и меня зацепило силой хэандаме. Хотя тогда мне тоже дико хотелось пить. Прекрасно понимаю, что жар нужно срочно сбить, но завернуться в дикую, мокрую, ледяную сорочку? Бр-р-р, нет уж, спасибо, не надо. Я лучше сама как-нибудь. Силой, например, воспользуюсь.

Поскольку Анри был настроен решительно, ушла на грань и соорудила из тьмы подобие легкой ледяной корочки на собственной коже. Она жглась, как сумасшедшая, но по крайней мере от нее не хотелось выпрыгнуть из тела, как после тряпочки с водой.

– Вот, – показала ему руку, – доволен? Немного магии, и ничего больше не надо.

– Теперь я не смогу тебя обнять.

– Можно подумать, обниматься в мокрой насквозь сорочке было бы приятнее.

Анри сел рядом, я же дотянулась до воды и выпила еще парочку стаканов. Чувство было такое, что она высыхает во мне, не успевая добраться до желудка.

– На кого я сейчас похожа? – спросила, вытянув ладонь.

Мельчайшие кристаллики тьмы поблескивали на коже серебром, из-за чего казалось, что меня затянули в невесомую полупрозрачную вуаль, в точности повторяющую контуры тела. Вместо ответа Анри поднес ко мне зеркальце: бледная кожа мерцала искрами, как у обитателей недр морских. Сквозь сорочку с длинными рукавами видно было каждый изгиб тела, глаза манили провалами тьмы. Жуть да и только.

– Ты прекрасна.

– Ну да. Из меня получилась бы отличная натурщица для полотна «Смерть во всей красе».

– Если бы Смерть была похожа на тебя, люди перестали бы ее бояться.

Я откинулась на подушки, с трудом удержавшись от желания коснуться его руки: неизвестно, как мгла отреагирует на мои «целебные» процедуры. Хотя как раз известно, и это пугало гораздо больше жара. По-хорошему, ему даже рядом со мной находиться сейчас не стоит: черты лица стали острее, а золото в глазах ярче. Ох, если бы только знать способ, как заставить силу хэандаме отступить. Каждый раз, когда я уходила на грань, думала об этом. Но если бы такой способ существовал – разве не знал бы Анри о нем? Ведь он изучал свою силу не только по книгам.

– Тереза?

Пальцы его почти коснулись моего подбородка, замерли в каких-то дюймах.

Надо срочно сменить тему, пока он не прочитал мои мысли. Как делал это частенько, просто заглянув в глаза.

– Ты никогда не называл Лорену и Энцо мама и папа?

Он заставил себя отвести руку. Покачал головой.

– Почему?

– Потому что мои родители погибли.

– Но ведь они стали для тебя семьей.

– И я им за это благодарен.

Теперь муж смотрел в сторону окна, где тени от неяркого света расплескались по бесцветным сейчас обоям. А я вдруг поняла, что не могу вспомнить их настоящий цвет.

– Софи тоже никогда не назовет нас мамой и папой.

Он повернулся.

– Она любит нас.

– Ты прав. Но мне хотелось бы верить, что из меня получится мама… а не просто Тереза.

И еще мне отчаянно хотелось действительно стать ей матерью. Любить сокровенно, всем сердцем, беззаветно. Быть рядом всегда, когда дочь будет во мне нуждаться, понимать с полуслова. И поддерживать во всем, что для нее по-настоящему важно.