– К чему такая срочность? – спросила, когда мы спускались в кабинет.
Но Анри молчал до тех пор, пока дверь за нами не закрылась, и даже после этого попросил накинуть полог. Видимо, Селеста тоже не входила в круг его доверенных лиц, и неудивительно. Длинному языку этой очаровательной во всех отношениях женщины позавидует любая змея. При всей ей душевной доброте и простоте, которые у нее в отличие от Франчески были искренними, удержать новости в себе дольше пары минут она не могла. Выбалтывала все и сразу.
– Пришло письмо от Жерома. Они с Мэри теперь женаты.
– Ох… – вырвалось у меня.
Вот только вряд ли ради этой новости мы стали бы так срочно запираться в кабинете и тем более набрасывать полог.
– Эльгер сделал очередной ход.
У меня резко заболела голова. Настолько резко, словно я снова очутилась в крохотном кабинете в Равьенн, под пыткой герцога.
– Что именно? – спросила, вцепившись в подлокотники кресла.
Анри протянул мне газету. «Ольвижский вестник» недельной давности.
Интервью с Симоном было на первой полосе. Вел его тот самый журналист, которого мы с мужем пригласили в Лавуа и добровольно раскрыли ему свою историю. Тот самый, что подарил нам надежду, благодаря статье которого нас оставили в покое. Как я тогда наивно полагала, навсегда.
Интервью было небольшим, за ним газетчик лично ездил в Шато ле Туаре. Полагаю, проходило оно в кабинете, где я решительно отказалась от предложения Эльгера и согласилась принять Равьенн. Строчки мелькали перед глазами, складываясь в целостную картину, на удивление четкую несмотря на полубессонную ночь и невероятное открытие в себе.
«Вряд ли отъезд супругов де Ларне был чистой случайностью. История, в которую оказались вовлечены эти без преувеличения достойные люди – всего лишь начало».
«Позвольте уточнить, ваша светлость, что вы имеете в виду?»
«Я говорю о магии и ее роли в истории нашего мира. Силы – те, что жили в наших предках, сейчас уже не те. Несмотря на это мир продолжает отвергать людей, которые являются последним оплотом. Людей, которые способны подарить нам новую жизнь и возродить цивилизацию. Мы боимся тех, на ком держится мир, и это прискорбно. Мы отвергаем их дары, их могущество как нечто ужасное, хотя именно благодаря их магии способны обрести новую жизнь».
Мне отчетливо вспомнилась шахматная доска, которую я нашла в тайнике мужа. Его светлость наверняка большой любитель шахматных партий, а пешками в этой оказались мы с мужем: Эльгер весьма удачно обернул провокацию графини д’Ортен в свою пользу. Вряд ли Евгения подходила на роль жертвы, но в тени герцога она казалась пылинкой под ураганным ветром. Альтари говорил о раскрывшем крылья ястребе, и он был прав. Вот только до исхода этой игры с доски слетит еще не одна фигура.
«О какой именно новой жизни вы говорите?»
«О той, благодаря которой мы до сих пор живы. О сильной крови и истинной магии».
«И все же вы поддерживаете развитие науки, вносите вклад в механизацию и промышленность…»
«Я – сын этого мира, и делаю все, чтобы обеспечить достойную жизнь каждому человеку, независимо от его происхождения».
«И все-таки магия для вас в приоритете?»
«Загляните в историю армалов, и вы поймете, почему. Пролилась кровь сильнейших магов, и мир рухнул. Цивилизация – одна из прекраснейших и сильнейших, была уничтожена».
«Разве не война стала началом конца?»
«Любая война – последний шаг отчаявшихся неудачников. В здоровом мире мир естественен, как дыхание».
– Грамотно, – сказала я. – И вашим, и нашим.
– Политика Эльгера никогда не распространялась только на магов. Он говорит для всех, и говорит складно.
– Думаешь, до переворота осталось недолго?
– Сложно сказать. Но день его коронации… вот что на самом деле станет началом конца.
Анри оперся о стол и посмотрел мне в глаза.
– Аркур мертв. Застрелился у себя в квартире.
Я вернула газету на стол.
– Комитет?
Муж покачал головой.
– Не знаю. Он мешал многим.
С трудом удержала руки, чтобы ставшим уже привычным жестом не коснуться живота. Да, сейчас не лучшее время говорить о ребенке.
– Мне придется поехать в Тритт.
А вот это уже точно Комитет.
– Что они от тебя хотят?
– Мне не сообщили.
Я закусила губу, внимательно рассматривая мужа: сведенные на переносице брови делали его старше лет на десять. Болезненная худоба, которая так пугала меня первые дни в Лавуа, уже отступила, но воспоминанием о ней остались морщинки у глаз. Особенно заметные, когда он хмурился. Будет ли наш сын похож на него? Или у нас будет девочка?
– Я поеду с тобой.
– Почему я знал, что ты это скажешь? – Анри устало потер виски.
– Потому что ты знаешь меня?
Я перегнулась через стол и взяла его за руки.
– Видишь, даже возражать уже не пытаешься.
Муж хмыкнул.
– Доиграетесь, графиня, запру вас в подвале.
– Здесь нет подвалов.
– При желании можно найти что угодно и где угодно.
– Я серьезно, Анри.
– Я тоже.