– Ладно, не говори зря, – Оэлун, не разделяя ее веселья, безулыбчиво продолжала: – Меня тогда одно поразило: с какой радостью эти женщины пошли на меня. Так и жаждали унизить, избить, а за что? Ведь я им ничего плохого не сделала, меня саму они почти не знают, они из других родов. Ну, пусть из-за страха были вынуждены подчиниться этим двум старухам. Но ведь я видела их глаза: они меня будто ненавидели за что-то и хотели отомстить. За что?..
– За что, спрашиваешь? Вот я слушаю тебя и удивляюсь, Оэлун-эхэ. Ты такая умная и рассудительная, а вот людей ты совсем не знаешь. Да они убьют и тебя и меня вместе с нашими детьми только за то, что мы с тобой, а не они были женами Есугея-нойона. За то, что не они, а мы восседали на самых высоких местах среди женщин племени. Если только будет им повод, они нас с тобой загрызут, как голодные собаки грызут овец, если поблизости не окажется людей, чтобы заступиться… Эх, не знаешь ты людей, Оэлун-эхэ. А я их с детства знаю. Бывают и такие, что детей своих готовы продать как скот, лишь бы самим было выгодно… Звери бывают лучше людей, Оэлун-эхэ…
Оэлун вспомнила, как два месяца назад на этом же месте то же самое говорила Шазгай о братьях Есугея.
– Неужели на самом деле люди такие? – будто не Сочигэл, а саму себя спросила Оэлун. – А я и не знаю?
Та внимательно посмотрела на нее и махнула рукой.
– Видно, ты никогда не поймешь этого. Ты сама не такая и думаешь, что все люди как ты. Нутро у тебя белое и никак не можешь поверить, что у других оно бывает черное. Я тебя хорошо узнала за все эти годы, потому тебе и говорю прямо.
– А какая ты, Сочигэл?
– Такая, какая есть, – встряхиваясь от грустного разговора, весело отшутилась та и покачала плечами. – Я всякая. Но ты во мне не сомневайся. Нас с тобой судьба повязала и породнила… – она хотела еще что-то сказать, но вдруг замолчала, прислушавшись. Из-за стены доносился негромкий, крадущийся стук копыт.
– Кто-то к нам подъехал, – сказала она. – Видно, это не из наших…
Она уже встала и направилась к двери, чтобы встретить гостя, когда навстречу ей из-под полога в юрту заглянуло красное, потное лицо Шазгай. Окинув бегающими глазами юрту, она вошла.
Оэлун нахмурилась, вспомнив о том, что на поминальном пиршестве на земле предков среди других женщин видела и ее – как та все отворачивалась и прятала от нее лицо. Она неприязненно оглядела гостью, сухо сказала:
– Проходи, невестка, садись.
– Оэлун-эхэ, как все хорошо получилось! – запричитала та, сжав перед собой руки и присаживаясь рядом. – Как ты ловко вырвалась от них…
– Подожди об этом, Шазгай, – Сочигэл насмешливо оглядела ее с ног до головы. – Ты нам лучше скажи о другом. Почему, будучи самой ближней нам невесткой, ты не предупредила нас о тайлгане?
– Я хотела вас предупредить! – вскричала та, широко раскрывая глаза. – Я хотела вас предупредить, но сегодня утром одна моя рабыня, доившая кобылиц за куренем, доложила мне, что вы с детьми поехали в лес, вот я и успокоилась…
– Успокоилась? – Сочигэл удивленно переглянулась с Оэлун. – Отчего успокоилась? Другая на твоем месте послала бы вслед человека или хотя бы сюда передала, ведь я была дома и Тэмуджин здесь был…
– Погоди, я не о том, – Шазгай нетерпеливо замахала руками. – Эти Орбай и Сохатай еще вчера вечером сговорили всех невесток споить на тайлгане тебя, Оэлун-эхэ, и пьяную растравить на драку. Потом хотели в суматохе кому-нибудь пробить голову, чтобы обвинить в этом тебя и потребовать анзу. Все это для того, чтобы опозорить на все племя, чтобы люди отвернулись от вас.
– Где это вы вчера собирались? – неприязненно оглядывая ее, допрашивала Сочигэл.
– У жены Алтана, у нее остановились эти старухи. Нас всех по одной вызывали туда и велели быть заодно против вас. Я хотела еще вчера прибежать к вам и предупредить, да за хлопотами забыла, вспомнила только когда ложилась спать и решила прийти с утра, после дойки кобыл. А когда моя рабыня сказала, что вы уехали в лес, я подумала, что вы и вовсе не собираетесь вместе со всеми и у меня отлегло от сердца. А когда я увидела тебя там, на тайлгане, с испуга я начисто протрезвела и до сих пор хожу трезвая… Налей мне, Оэлун-эхэ, чашку арзы, а то что-то голова начинает болеть.
Оэлун кивнула Сочигэл. Та достала березовый туес с арзой, поставила на столик три медные чаши, наполнила, нарезала холодные бараньи почки. Осушив свою чашу, Шазгай тут же, не закусывая, продолжала:
– Слава западным богам, что ты, Оэлун-эхэ, приехала под конец, когда все архи было уже выпито. А то они тебе подносили бы и подносили, а отказывать старухам нельзя, пришлось бы пить. Много ли арзы нам, женщинам, надо, чтобы помутиться головой? Да еще, наверно, вино у них было заговоренное. Не может быть, чтобы такие старухи как Орбай и Сохатай не были колдуньи…
Оэлун, уже не слушая ее, благодарила свой очаг и онгонов за то, что они притупили ей память и направили в другую сторону от опасного места.
«Домашние духи, видно, на моей стороне, – с облегчением думала она. – Значит, пока я дома, я не под силу их козням, пусть они и на самом деле будут колдуньи…»