Тэмуджин. Книга 1

Про то, как сам он сообщил татарам о поездке Есугея на Керулен, он не упоминал, но несколько раз совершил большие жертвоприношения западным богам[50], прощающим людям грехи, и при этом более всех обращался к Чингису Шэрээтэ Богдо[51], младшему сыну Хана Хюрмаса Тэнгэри[52], который ведал судом над земными людьми.

Управляясь с хлопотами, навалившимися на него в эти месяцы, Таргудай ни на день не упускал из виду самый жирный кусок – улус покойного Есугея. Люди его теперь были и среди пастухов и среди воинов, охранявших многотысячные стада и табуны, оставшиеся без хозяина. Киятские нойоны не торопились делить их и это было на руку Таргудаю. Но и на тот случай, если бы жены Есугея по закону вышли за Даритая и тот попытался бы взять себе имение брата, у него все было заранее подготовлено: он договорился со всеми большими нойонами племени о том, что если пойдет дело о дележе табунов и подданных Есугея, все должны встать и заявить, что такое крупное владение не может быть разделено внутри одного рода – это дело всего племени, тем более, что почти все оно было добыто во время татарской войны, где участвовали все рода племени, а не только кияты.

Когда Таргудай узнал о том, что Оэлун отказалась выходить за Даритая, то он от волнения потерял сон, почувствовав, как в нем проснулась охотничья жажда.

«Она выйдет за меня! – тут же решил он. – Конечно, Даритай не пара такой женщине, не ему ездить на такой норовистой кобыле. А я еще не разучился укрощать таких, она еще будет плясать подо мной. Вот тогда и улус перейдет ко мне!»

Обдумав все, Таргудай не стал свататься к Оэлун сразу, решив сначала умерить ее норов, и для этого он поговорил с главными старухами племени Орбай и Сохатай. Те заверили его, что загонят ее в такой угол, что она будет рада выйти хоть за восточного духа, лишь бы оставили ее в покое.

– Только, когда станешь ханом, смотри, о нас не забудь, – напомнили они ему, сидя у него за чашей архи. – Не забудь, что и нам подобают ханские места. Когда наш муж Амбагай-сэсэн[53] еще сидел на ханском троне, мы по очереди меняли твои мокрые пеленки. Об этом не забывай…

– Никогда не забуду, – поднимая вместе с ними чашу, благостно улыбался Таргудай, а сам чувствовал, как в груди у него копится глухое раздражение и чешутся руки, чтобы вышвырнуть их из юрты.

XXII

Узнав от Шазгай об уходе киятских воинов к тайчиутам, а через день и о том, что дети Хутулы увели айлы своих подданных из восточной части куреня, Оэлун и Сочигэл рассудили, что теперь им надо готовиться к самому худшему. Посоветовавшись между собой, решили: пока есть возможность, не покладая рук, готовить впрок еду, сколько успеют они вместе с детьми и рабынями.

Они сразу же позвали одного взрослого мужчину из харачу и прямо в айле зарезали двух коров. В течение трех дней и ночей вялили мясо, а затем, раскрошив его на мелкие кусочки, укладывали в большие туесы. В молочной юрте беспрерывно перегонялось архи и из бозо[54] наготовили четыре больших мешка арсы. Старшие сыновья в ночь уходили на реку и там, возжигая над водой просмоленные палки, кололи острогой рыбу и коптили на костре.

Жили они все эти дни в тревожном ожидании чего-то страшного, непредвиденного. Между делом чутко прислушивались к звукам в курене, переглядывались на подозрительные шумы, старшие сыновья не снимали с поясов свои длинные мадаги. Младшие будто враз повзрослели, работали почти без отдыха, прерываясь лишь на еду и короткий сон перед самым утром, без понуканий старались успеть сделать побольше. Даже Хачиун и Тэмугэ, глядя на старших, втянулись в работу и, несмотря на усталость, не желали идти в малую юрту спать, пока их не прогоняла Оэлун.

На седьмой день в степи, за куренем, подоив вместе с рабынями коров, Оэлун и Сочигэл сливали молоко в бурдюки, чтобы потом на вьючных лошадях увезти домой, когда вдруг со стороны крайних юрт они уловили все нарастающий, беспорядочный шум. Оглянувшись, они увидели, что вся юго-западная сторона куреня заполнена народом. Присмотревшись внимательнее, они поняли, что там начинают разбирать юрты. Мужчины и женщины проворно снимали со своих жилищ волосяные веревки, сваливали на землю широкие куски войлока, оголяя решетчатые стены, подводили запряженные бычьи арбы и складывали на них домашний скарб.

– Это же айлы подданных Бури Бухэ, – всматриваясь из-под ладони, удивленно сказала Сочигэл. – Эх, брат Бухэ, значит, и он решил уйти вслед за детьми Хутулы. Никогда бы не подумала, что он такой…

– Скачите домой! – Оэлун, недолго думая, решительно приказала Сочигэл и Хоахчин. – Младших загоните в юрту и пусть не высовываются. Бэктэра с Хасаром пришлите сюда. Тэмуджин и Бэлгутэй пусть охраняют дом. А я пока здесь присмотрю за коровами.