Тэмуджин, оставаясь во главе стола до конца пиршества и слушая их, удивлялся про себя их знаниям и разумности их суждений. Раньше он думал, что лишь нойонам дано решать такие важные вопросы как перекочевка в чужие земли. Ведь они на то и рождены, чтобы вести народ, харачу же всегда должны были лишь следовать их решениям, исполнять их повеления. А теперь он видел, что и харачу могут обсуждать большие дела и делают это не хуже нойонов.
«Меньше спорят и больше слушают друг друга, – Тэмуджин вспомнил прежние советы отцовских братьев в их юрте и с досадой подумал: – А нойонам спесь не дает уступать друг другу, боятся показаться ниже других. Дядя Алтан и Бури Бухэ, бывало, препирались до тех пор, пока не брался за плетку дед Тодоен…»
Непривычная, до этого чуждая ему мысль о том, что харачу могут думать и принимать решения не хуже нойонов, неожиданно придя ему в голову, неприятно задевала его гордость: тогда почему есть нойоны и есть харачу? Почему люди славили и до сих пор вспоминают нойонов Хутулу, Хабула, Амбагая, если и харачу не хуже их?.. Разве харачу могут сравниться с его отцом Есугеем-багатуром или с ним, его наследником?.. На время отвлекшись от разговора стариков, Тэмуджин напряженно раздумывал над этим. Не найдя лучшего объяснения своим мыслям, он пришел к одному: есть хорошие нойоны, а есть плохие. Но все же остался неприятный осадок на душе: если не каждый нойон выше харачу, значит, само рождение нойоном не возвышает его над другими людьми…
«Но право повелевать рождение нойоном, все же, дает, – после долгого раздумья пришел он к примирительной мысли. – Право дают боги, значит, нойоны, все-таки, выше простых людей…да и все говорят: «Лучший кузнец – потомок кузнецов, лучший стрелочник – потомок стрелочников, выходит, лучший нойон – потомок нойонов, потому что во всем им помогают духи предков».
На следующий день с раннего утра во всех оставшихся айлах слышался шум приготовлений к кочевке. Стук дерева и скрип тележных колес смешивались со звоном и скрежетом железа: люди ладили и укрепляли арбы и повозки, готовили их к дальнему переходу. Мужчины то и дело ходили в заброшенную кузницу на восточном краю бывшего их куреня, на вьючных лошадях возили туда железные части сбруй и телег. Там единственный оставшийся кузнец, взяв в помощь двух крепких парней, без устали ковал и приваривал, напоследок оглашая окрестности веселым перезвоном молота и наковальни.
В айле Есугея тоже готовились в дорогу. Оэлун и Сочигэл укладывали в мешки и сундуки домашнюю утварь. Матерям помогали Тэмугэ и Хачиун, то придерживая им мешки и собирая мелкие вещи, то успокаивая плачущую на постели Тэмулун.
Старшие братья, возбужденные предстоящим походом в дальние, неведомые им прежде земли, гурьбой возились у арб. Взявшись вместе и заламывая длинными кольями, они приподнимали их над землей, снимали с осей застоявшиеся, присохшие деревянные колеса, старательно смазывали подогретым на огне тарбаганьим жиром и, вставив на место, протаскивали арбы взад и вперед, пробуя их на ходу.
Они смазали колеса у трех арб, и Тэмуджин подошел к четвертой, когда со стороны кузницы во весь опор прискакал молодой нукер.
– Таргудай-нойон едет сюда! – осаживая коня у молочной юрты и рукоятью плетки указывая на восток, крикнул он. – С ним десять нукеров.
Тэмуджин быстро вышел из-за арбы и всмотрелся вдаль. Из-за края тальника у далекого изгиба Онона неторопливой рысью выезжали всадники. Впереди заметно выделялся грузный, с горделивой осанкой подбоченившийся в седле на высоком черном иноходце, мужчина – сам Таргудай.
Из большой юрты на крик вышли Оэлун и Сочигэл. Торопливо просеменили к ним и, испуганно прижимая руки к груди, некоторое время безмолвно всматривались в нежданных гостей.
– О небо, этому еще что от нас нужно? – Сочигэл, прищурившись от солнца, неприязненно смотрела вперед. – Ведь не просто так ему захотелось навестить нас.
Оэлун быстро обернулась к нукеру.
– Пусть старейшины и мужчины незаметно соберутся в ближних айлах.
Тот с готовностью тронул коня и размашистой рысью поскакал к юртам подданных.
Недолго подумав, Оэлун сказала Тэмуджину:
– Ты оденься в чистое. Будешь встречать гостя.
Тэмуджин вернулся в юрту, из сундука достал новую замшевую рубаху, штаны, быстро переоделся. Скомкал старую одежду и, поискав глазами, куда бы спрятать, сунул под седло у двери. Поверх короткого ягнячьего халата перепоясался широким отцовским ремнем на бронзовой бляхе, прицепил к нему новый нож в деревянных ножнах, с искусно вырезанной костяной рукоятью. Надел выдровую шапку, мельком посмотрел в бронзовое зеркало у онгонов и, выйдя наружу, подавляя в груди волнение, подошел к своим.