Тэмуджин. Книга 1

– Мне нельзя, люди узнают, будут ненужные разговоры, – Даритай просительно положил руку ему на плечо. – Ты уж сам по-тихому поговори с ними, ты это умеешь… ведь ты с самими восточными духами сможешь о чем угодно договориться, ведь это все знают… Кто каждую осень неизвестно откуда пригоняет табуны с чужими метками?.. Кто кроме тебя способен бесшумно проделывать такие дела? А я, по глупости своей, пожалуй, все испорчу…

Лесть Даритая, было видно, смягчила подвыпившего Ехэ Цэрэна, и тот опустил голову, раздумывая, но тут Даритай крепко сжал ему плечо.

– Если у нас все получится, если удержим табуны в своем роду, я тебе дам двойную долю. И никто не узнает о том.

– Двойную?.. – исподлобья недоверчиво посмотрел на него Ехэ Цэрэн.

Даритай уже понял, что победил.

– Пусть они будут тверды и согласны, когда наступит главный разговор. Теперь все от них зависит. Пусть вцепятся зубами и когтями, и стоят на своем, если тайчиуты придут их уговаривать…

Ехэ Цэрэн, наконец, резко поднял голову, прямо посмотрел ему в глаза.

– Хорошо, я со всеми поговорю, всех склоню, упрошу, заставлю. Но ты потом, смотри, не забудь про обещанное.

Расстались они поздним вечером, в густых сумерках, пьяные и довольные друг другом. Ехэ Цэрэн вышел провожать гостя. Даритай, глядя одним глазом, тыкал удилами коню в ноздри, пытаясь взнуздать. Потом он долго не мог попасть ногой в стремя. Четырехлетний жеребец, недавно объезженный и непривычный к винному запаху, отворачивался, беспокойно перебирал ногами, норовя подальше отодвинуться от него. Ехэ Цэрэн пытался помогать ему, придерживая одной рукой тяжелое бронзовое стремя, а другой пропихивая в него его гутул. Наконец, Даритай взобрался в седло, склонившись, обнял хозяина за плечо, шепнул в ухо:

– Никому не будем говорить о нашем разговоре.

– Ни одна голова не узнает, – с пьяной твердостью заверил его тот.

VII

Вернувшись с Бурхан-Халдуна, Тэмуджин оставил березовые стволы в айле дяди Ехэ Цэрэна и, договорившись с Джамухой о том, что они вместе пойдут к стрелочнику, приехал домой. Перед юртами дяди Даритая он встретил Хачиуна, игравшего с друзьями в бабки, приказал ему расседлать коней и отвести на пастбище. Проходя мимо молочной юрты, сквозь гомон женских голосов и равномерно-быстрые, вкусно чавкающие звуки сметаны, раздающиеся из темной двери, уловил повелительный голос матери – она вместе с рабынями сбивала масло.

Он наскоро утолил голод из котла холодными остатками супа и, обглодав баранью кость, вышел из большой юрты. Хотелось спать. Оглядевшись, выбирая место, где можно скрыться от посторонних глаз, облюбовал кожевенную юрту, скрытую за телегами и высокими арбами. Там хранились зимняя одежда, одеяла и шкуры, и без нужды туда никто не заходил.

Он вошел в застоявшуюся прохладу, пахнущую пылью, мышами и горькой травой, отгоняющей бабочек. С трудом привыкая к сумраку, подошел к сложенной у стены куче из оленьих шкур, упал на нее и тут же заснул.

Проснулся он от шума. Снаружи доносился громкий женский плач. Тэмуджин прислушался: плач раздавался в их айле. Какая-то женщина надрывно вопила, время от времени разражаясь злобными проклятиями и причитаниями.

«Кого еще пригнали злые духи? – подумалось ему тревожно. – Стрелы я в колчане оставил… нанесет еще порчу на оружие…»

Тэмуджин неохотно встал со своего нагретого лежбища, ощупью добрался до двери. Лучи предзакатного солнца больно ударили по глазам.

У двери большой юрты стояли Хасар и Бэлгутэй.

– Что там случилось? – Тэмуджин подошел к ним.

Бэлгутэй сник головой, а Хасар неопределенно пожал плечами и ухмыльнулся:

– Бэктэра побили… мать Сочигэл плачет.

– Кто его побил?..

– Не знаем, не говорит ничего… наверно, опять стал задаваться перед парнями, за это и получил…

Не дослушав его, Тэмуджин вошел в юрту.

У очага сидела Сочигэл со злыми красными глазами, с которых на бледные щеки стекали маленькие частые слезинки. Мать Оэлун сидела рядом, умиротворяюще положив руку ей на плечо, ласково говорила:

– Хватит, Сочигэл, не лей зря слезы. Чего между ними не бывает… Щенки любят пробовать зубы, юнцы любят пробовать силы.

– Что же это такое! – не унималась та. – Если отец умер, так сына можно бить как какого-то харачу?.. При живом Есугее такого что-то не было…

– Помирятся они, вот увидишь.

– Ну, не-ет… Мой Бэктэр не такой, чтобы просто так забывать обиду… А-аа, – Сочигэл заметила вошедшего Тэмуджина. – Тэмуджин-аха[40], пока ты где-то ездил, твоего брата избили так, что он еле до дома добрался. Ты знаешь это?

Тэмуджин только сейчас увидел, что она пьяна – мать для утешения налила ей или сама где-то на стороне выпила.

– Что вы теперь будете делать, дети Есугея? – с нетрезвой строгостью глядя на него, спрашивала Сочигэл. – Будете мстить как мужчины или молча проглотите обиду?

– Замолчи! – Оэлун сердито шлепнула ее по спине. – Не учи детей дурному. Еще не хватало того, чтобы между детьми вражда завелась.

– Какие же тебе это дети? – пьяно улыбнулась Сочигэл; оглянувшись на Тэмуджина, смерила его взглядом. – У этого скоро, наверно, сын родится, верно я говорю, а? Ведь не зря в такую даль съездил?..