Тэмуджин. Книга 4

Кокэчу, придерживая на голых плечах ягнячий халат и потянувшись, железным крюком пошевелил аргал в очаге, потом взял деревянный домбо, налил в чашу какой-то отвар, спросил:

– Будешь?

– Налей.

Кокэчу подал ему наполовину наполненную медную чашу.

– Ну, что хочешь спросить?

– Моя жена родила.

Кокэчу пожал плечами.

– Случилось то, что должно было случиться.

Тэмуджин отпил из чаши и поставил на стол.

– Я хочу узнать, что это будет за человек.

– А я давно посмотрел на него, еще осенью, до того, как вода в реке не замерзла.

– И каким он будет?

Кокэчу улыбнулся.

– Тревожиться тебе об этом нечего. Будет он и умен, и силен, и тебе послушен. Увидишь, он немало прославит твой род. Правда, жизнь у него будет недолгой, не превысит возраста твоего отца, но потомство даст хорошее.

– Благодарю тебя, брат Кокэчу. Это я и хотел узнать… А еще… будут у меня свои дети?

– И здесь можешь не тревожиться, будут и свои.

– Сыновья?

– И сыновья будут.

– Сколько?

– Э-э… ты уже за грань переходишь. Об этом лучше не говорить – восточные духи не дремлют.

– Понимаю, брат, и я очень благодарен тебе.

– Главное, потом не забудь эти слова.

– Не забуду. Я хочу принять ребенка в свой род, завтра или послезавтра, пока луна прибывает, нужно свершить обряд. Надеюсь на тебя, помоги обратиться к предкам.

– Приду, куда же я денусь.

Выйдя от него, Тэмуджин зашел к Мэнлигу, посидел, угостился поднесенным архи и, пригласив всех на обряд, поехал домой.

XI

Киятские нойоны, получив приглашение от семьи Тэмуджина, тоже собрались на свой совет.

Алтан принял послов с приличествующим почтением, не глядя на их малолетство и то, что они, родные его племянники, каких-то три-четыре года назад на его глазах бегали по куреню сопливые и голопузые. Он вежливо выслушал их и велел накрыть для них стол. Поговорив немного, расспросив о здоровье матери Оэлун, о других новостях в их семье, он оставил с ними Хучара с Тайчу, а сам вышел. Созвав в малую юрту братьев и старших племянников, он надолго уединился с ними.

О том, что жена Тэмуджина понесла от меркитов, кияты были наслышаны еще осенью, вскоре после меркитского похода. В первое время они на все лады обсуждали эту новость, прикидывая, к чему могло случиться такое событие, что это за примета, не проклятие ли для рода киятов. Перебрав все возможные исходы, согласились на том, что это, должно быть, наказание самому Тэмуджину – за его чрезмерную гордость. И, выжидая, как теперь Тэмуджин поступит с такой женой, они были уверены, что он отправит ее обратно к родителям, откажется от нее. Но время проходило, тот продолжал жить с ней, и даже как будто по-прежнему дружно. Удивляясь этому, они гадали, как он в таком случае поступит с ребенком.

– Как-нибудь избавится от чужака, – уверенно говорил Даритай, когда в очередной раз зашел разговор об этом. – Тэмуджин, что ни говори, парень не промах, найдет какой-нибудь способ.

– Еще не хватало, чтобы в нашем роду меркиты затесались, – возмущенно повторял Бури Бухэ. – Ясно, что он должен уничтожить такого приблудка.

Алтан, проницательно щуря глаза, выстраивал свои догадки:

– Убить-то не убьет, он как отец его постарается приличие соблюсти, да и Оэлун не такая, но выход они найдут.

Но теперь, узнав, что Тэмуджин не только не думает избавляться от ребенка, но еще собирается принимать его в свою семью, свершать родовой обряд, который полагался только кровным наследникам, все они были несказанно удивлены.

– Этому поверить нельзя! Что слышат мои уши? – первым возмутился Даритай, выслушав Алтана. – Да он что, совсем голову потерял с этой своей хонгиратской сукой? Не-ет уж, хватит, хватит ему сумасбродничать, это не детские игры… Слышишь, Алтан, нельзя нам позволять такое, надо поехать к нему и заявить, что мы против… Вот до чего дошел без родительского кнута, уж что-что, а этого Есугей не допустил бы. Ведь это же надо дойти до такого! Ладно, что знамя не хотел отдавать, но теперь-то… ясно, что никто из предков не одобрит его.

С ним полностью был согласен Бури Бухэ.

– Да я ведь давно вам говорил! – кричал он, покрывая другие голоса. – Еще когда он отказался идти к нам из ононских гор, когда за ним охотился Таргудай, я первый сказал, что он сумасшедший…

– Позор на все племя! – глядя на дядей, злорадно улыбнулся Сача Беки. – Видно, так он жену свою ублажает, а та уж взяла его в свои руки. Верно говорят: хороший мужчина холит коня, а плохой – жену.

– Так и скажем ему, – повторил Даритай, – мол, в своем айле делай что хочешь, а это касается всего рода, и мы не позволим.

– Поедем! – с готовностью кричал Бури Бухэ. – Я так и скажу ему: хватит, скажу, тебе беситься, пора и за ум браться.

Лишь Унгур сидел, не проронив ни слова, искоса поглядывая на других, да Алтан, не слушая никого, все думал о чем-то про себя. Наконец, придя к какому-то решению, он поднял руку, требуя тишины.

– Я думаю, мы не будем ему мешать, пусть он делает свое.

– Как это – пусть делает?! Что ты говоришь, брат Алтан?! – Бури Бухэ заревел, изумленно заглядывая ему в лицо. – Что это такое, еще меркитов среди нас не хватало…

Даритай и племянники выжидающе смотрели на Алтана.