Тэмуджин. Книга 4

Бортэ подняла взгляд на него и посмотрела жалобно, чувствуя, что творится у него в душе. Глаза ее медленно наливались слезами, две крупные капли стекли по щекам, но она не мигая смотрела на него, будто говоря: «Я честна перед тобой и готова принять все, что ты решишь».

Тэмуджин быстро остыл от ее взгляда, тронутый жалостью к ней самой, молча разделся, повесил оружие на западной стене, сел на хойморе.

Бортэ, повернувшись, отложила заснувшего ребенка в сторону и встала. Родив ребенка, она вновь стала стройной и выглядела сильно похудевшей. Она легко и быстро прошла к восточной стене, принесла и поставила на огонь высокую железную треногу, захваченную у меркитов, подвесила заранее приготовленный котелок с вареным мясом.

За Бортэ давно все заметили способность угадывать время, когда Тэмуджин вернется из поездки, будто она чувствовала его на расстоянии, и привычку на всякий случай оставлять на ночь приготовленную еду, чтобы он, прибыв, мог сразу же утолить голод. Угадала и на этот раз, и Тэмуджин, всегда ценивший ее за это, вновь ощутил в себе теплое благодарное чувство к жене за то, что и сейчас она не забыла про него, и теперь понемногу оттаивал душой.

Он поглощал кусок за куском мягкие, разваренные спинные части медведя с жирными прожилками, с наслаждением насыщая истомившийся от голода желудок. В последний раз он ел только утром, перед выездом из куреня девятой тысячи, находящейся на самой южной грани земель улуса.

Бортэ налила в деревянную чашу горячий суп, приправленный сухими корнями горного лука.

Выпив подряд две чаши и окончательно насытившись, он отпустил ремень на рубахе, расслабленно облокотился на подушку.

– Парень или девочка? – спросил он уже почти равнодушно.

– Парень, – тихо сказала Бортэ.

– Когда родила?

– Позавчера.

– М-м…

Помолчали.

– А с последом что сделали?

– Собаке отдали.

– Какой?

– Черному псу.

– Джучи?

– Да.

– Он съел весь послед?

– Сказали, что весь.

– Это хорошо. Джучи хороший пес, его никакой ада[20] не осилит. Значит, он и будет оберегать ребенка от злых духов.

Бортэ смущенно улыбнулась, промолчав, не зная, что ответить.

– Ну что ж, теперь надо укладывать ребенка в зыбку – положим его в нашу, родовую, в которой лежали все мы.

Бортэ с великой благодарностью и теплотой взглянула на него, схватила его руку и прижала к своей теплой груди. Уронив голову, она впервые за долгое время заплакала в голос, обливая его руку горячими слезами.

Тэмуджин, освобождая от нее руку, досадливо проворчал:

– И что вы за народ – женщины. Когда плохо, плачете, когда хорошо, опять плачете. Давай уж как-нибудь обойдемся без этого, не люблю… Да и пора уже спать, завтра, я думаю, будет хлопотный день.

Бортэ засмеялась, вытирая слезы, встала легко и быстро начала стелить. Тэмуджин посмотрел на спящего младенца, тот спал, высунув темное, крохотное лицо из пеленки. Он придвинулся к нему, потянулся и осторожно взял почти невесомое тельце, завернутое в одеяло, склонил над ним лицо. От него пахло мягким младенческим духом, густо смешанным с родным, молочным запахом Бортэ. И как-то разом, будто теплым ветерком сдуло с его души остатки холода и враждебного чувства.

– Ну что, парень, – улыбнувшись, сказал Тэмуджин, – раз тебя будет охранять наш пес Джучи, значит, и имя твое будет – Джучи. Тогда злые духи не отличат тебя от пса и побоятся нападать.

Бортэ, сидя на постели, счастливо улыбнулась:

– Джучи[21] – хорошее имя. Настоящее, мужское.

X

Рано утром Тэмуджин созвал семейный совет. Мать Оэлун сходила и позвала братьев в большую юрту. Те пришли приодевшиеся, в новых лисьих и выдровых шапках, в ременных поясах, со свисающими серебряными ножами и огнивами.

Поклонившись онгонам, братья расселись на мужской стороне. Не выспавшись, они молча поглядывали на мать и старшего брата, борясь со сном, выжидали начала.

С женской стороны сели мать, Бортэ и Тэмулун. Меркитского Хучу после поклона онгонам Хоахчин увела в молочную юрту.

Тэмуджин, оглядев всех, коротко огласил:

– По обычаю мы должны свершить обряд уложения ребенка в колыбель.

Хасар пожал плечами, щуря глаза на огонь:

– Так всегда и делается…

– Надо будет новую зыбку сделать, – подавляя зевоту, сказал Бэлгутэй. – А кто будет ее делать, кому закажем?

Тэмуджин ответил:

– Не нужно новой зыбки. Будем укладывать в нашу, родовую.

Братья подняли головы, недоуменно посмотрели на него. По их лицам было видно, что они этого не ожидали.

– Как это в нашу?.. – подал голос Хачиун и замолчал, опустив взгляд.

– Ну, говорите, – Тэмуджин требовательно посмотрел на Хасара.

Тот, только сейчас окончательно стряхнув с себя сон, выпрямился на месте. Словно услышав что-то нелепое, он коротко хохотнул.

– Разве нельзя обойтись без того, чтобы укладывать его в нашу зыбку? Почему бы ему другую, такую же не сделать?

Бэлгутэй поддержал его:

– Еще дед Тодоен говорил нам, что эту зыбку сам Хабул-хан своими руками сделал. Сказал, что это святыня рода, мол, берегите и гордитесь, что вашей семье досталась…

– Хабул-хан воевал с меркитами, – подхватил Хачиун. – А тут выходит, что в эту зыбку его же врагов станем укладывать?