Тэмуджин. Книга 4

– Я свалюсь? – вдруг обидевшись, сурово оглянулся на него Бури Бухэ. – Ты как со мной на пиру разговариваешь? Ты что меня позоришь перед племянниками!.. А сам ты как пьешь?.. Как баба, никогда до дна не выпиваешь: половину отпиваешь и ставишь. Думаешь, никто не видит? Но сейчас-то уж я тебя заставлю! Я тебе все кишки вытрясу, если увижу, что опять хитришь! Возьму за обе ноги, подвешу в воздухе и буду трясти до тех пор, пока они не вывалятся наружу! Понял ты меня или нет?

– Да ведь я шучу, Бури Бухэ, шучу! – краснея лицом, вскрикнул Даритай. – Надо же иногда и посмеяться на пиру, почему ты шуток не понимаешь?..

Но тот все так же зло взирал на него, сжимая огромные кулаки – было видно, что он не прочь и ударить. Даритай, опасливо косясь на него, отодвинулся поближе к Алтану, делано засмеялся и проговорил:

– Но ты, однако, верно сказал, повеселимся наконец-то без чужих, своим кругом, – затем оглянулся на Алтана. – Помните, бывало, сидели мы, когда живы были дед Тодоен и все другие братья, пировали по три дня и не знали ни горя, ни забот. Э-эх, было и у нас счастье…

Алтан, забирая поводья разговора в свои руки, сурово заговорил:

– Времена меняются, одни уходят, другие приходят. Но сейчас главное – жизнь наша налаживается. Скоро облавная охота, а я уже договорился, с кем нам выходить, и мы там не последними людьми будем… Вот и Сача с Унгуром выросли, стали нойонами, равными со всеми. А это немалое дело, когда наши молодые в срок обретают владения. Мы этого добились, круг наш увеличился, вот что сейчас главное… – Он прервал на полуслове свою речь, глядя на Сача Беки, и спросил:

– Ты что, Сача, как будто берцовую кость проглотил, чем недоволен?

Тот, весь праздник проходивший с хмурым лицом, возмущенно сказал:

– Как можно быть довольным, когда мне вернули всего пятьдесят семей из полутора тысяч отцовских подданных? Вот вы говорите, мы с Унгуром стали нойонами и теперь равные со всеми. Какое же это равенство, когда у нас всего по нескольку десятков, а у этого Джамухи, которого мы раньше и человеком не считали, два тумэна, и сидит он перед нами с таким видом, будто он наследник чжурчженского хана? У Тэмуджина целый тумэн, а он еще джелаиров у нас забрал, словно собственную отару увел. Да еще, говорят, парни из борджигинских куреней сотнями сбегаются к нему. Где же тут справедливость? Почему боги дают им столько, а нам почти что ничего? Мы ведь такие же потомки Хабул-хана!

Алтан строго и одобрительно смотрел на племянника во время его первой речи среди взрослых нойонов.

Дождавшись, когда тот высказался, провозгласил:

– Вот! Наконец я слышу настоящий разговор, слово истинного мужчины. Я вижу, что племянники наши выросли и начинают помышлять о чем подобает. С такими парнями мы уж добьемся своего… Так вот, скажу тебе, Сача: об этом и я думал всю свою жизнь – почему так выходит, что одним отдаются целые тумэны, другим – лишь бы название было, что улус. Крепко я думал над этим, долго присматривался к жизни людей и теперь знаю: боги наделяют богатством только тех, кто сам не сидит сложа руки и голову имеет на плечах, а не болотную кочку. А те, кто ноет да выпрашивает, ждет справедливости, – у тех боги отберут последнее и отдадут тем, кто рвет зубами и когтями. Вот Таргудай, за что давали ему боги все, что он имеет? У него и род не выше нашего, сам он не багатур, не мэргэн, в войнах особенно не отличался, и не сэсэн[10], а даже глуповат, раз мы его так легко обманули…

Даритай в этом месте залился счастливым смехом, Бури Бухэ, оглянувшись на него, тоже захохотал, подняв лицо к дымоходу.

Алтан выждал, когда наступит тишина, и продолжал: