Темза. Священная река

Население верховий Темзы до недавнего времени было относительно стабильным; заметного притока людей извне после конца XI века здесь не наблюдалось, и при отсутствии больших городов (за исключением Оксфорда) дух предприимчивости и перемен, свойственный средневековому купцу и современному бизнесмену, проявлялся в этих местах слабо. До Первой мировой войны считалось, что четыре пятых здешнего населения живут и умирают в радиусе десяти миль от места своего рождения. Подобное, конечно же, можно сказать и о многих других сельских регионах, но сравнительная изолированность долины Темзы сделала в ней эту тенденцию очень отчетливой.

Среди исследований и исторических книг, посвященных краю, выделяются “Прогулка по верховьям Темзы” (1922) и “Народные песни верхней Темзы” (1923) Альфреда Уильямса. О людях, населяющих здешние берега, Уильямс говорит как о племени, которым руководит некая незримая сила, некий особый дух. В первой из книг Уильямс представляет Темзу своего рода божеством этих мест, у обитателей которых “вся жизнь подчинена реке, влияющей сотней способов, тайно и явно, определяющей все и вся, отдающей непререкаемые повеления”. Он прослеживает историю жителей верхней Темзы от первых поселений до момента написания книги и по ходу дела сообщает в высшей степени локальные и специфические подробности – от необычного тумана, повисающего над берегом, до популярности пирога с угрем в различных деревнях долины Темзы. Он пересказывает истории о призраках, о похороненных у дорог ведьмах, о пироге из мертворожденного поросенка, которым разрешилась длинноухая белая свинья.

Считается, что жители долины Темзы были до недавнего времени большими любителями пения: можно подумать, в прибрежных тростниках все еще проказничал Пан. Чем выше по течению, тем пронзительней раздавались голоса певцов. В “Народных песнях верхней Темзы” Альфред Уильямс приводит, к примеру, песенные здравицы, звучавшие у самого истока реки. Веселые народные игры и пляски этих мест представляют большой антропологический интерес. Здравый смысл заставляет предполагать, что это остатки чрезвычайно древних ритуалов. Об одной из песен Уильямс замечает, что не слышал ее нигде, кроме как у истока Темзы:

За быка рогатого чарку наливай,
Чтобы у хозяина был знатный урожай,
Чтоб не пустовали наши закрома,
Чтобы не страшна была лютая зима!

Уильямс записал более двухсот песен приречных областей – внушительная цифра для такого небольшого региона. Среди них – “Когда утро на цыпочки встанет”, “У меня было вдоволь тимьяна”, “По склону жизни вниз” и “Хозяин и батрак” (последнюю песню Уильямс называет чрезвычайно популярной “в окрестностях Темз-Хеда и Кембла, Сомерфорд-Кейнса и Оукси”). Иные же из песен звучали в одной-единственной деревне и, видимо, в исполнении одного-единственного певца. Например, “Песня сеятеля, слова миссис Мэкки из Лечлейда”:

Старушка-земля! Хороша ты, как прежде,
В солнечной красно-зеленой одежде.
Свежая передо мной борозда,
И все будет так, как в былые года.

Если можно говорить о сквозных темах собранных песен, то темы эти тесно связаны с характером территории: постоянство и бесконечное обновление. Иные из песен темны, другие непристойны. Но от всех отчетливо веет духом места. Что любопытно, в них нет диалектных выражений, и Уильямс высказывает мнение, что диалектные песни были искусственно привнесены в середине XIX века. Песни его сборника находятся в рамках, так сказать, “простого саксонского” варианта английского языка.

Уильямс утверждает, что в свое время в регионе Темзы циркулировали тысячи песен. “Мне нередко приходилось слышать, что такой-то покойный местный житель знал две-три сотни песен”, – пишет он. На состязаниях певцов в сельских трактирах побеждал не тот, кто пел лучше, а тот, кто пел больше. Некто “то и дело обращался к жителям деревни или округи, бросая им вызов и заявляя, что способен и желает петь двенадцать часов кряду, с утра до вечера, ни разу не повторяясь”. Состязания затем длились два дня.