Ян-Эрик поразился, что чужой человек, который даже не живет вместе с ними, может делать то, что не позволено никому в этом доме. Стучаться к отцу, когда тот работает, было немыслимо. Но в следующую секунду Ян-Эрик сообразил, что это шанс — сейчас дверь откроется, пусть и не для него.
Что есть мочи он помчался через весь дом, чтобы успеть. Торгни Веннберг как раз подошел к дверям.
— Да.
Голос из закрытого кабинета.
Торгни открыл дверь и вошел. Прокравшись следом, Ян-Эрик застыл на пороге.
— А, это ты, Торгни, явился мне мешать.
— Ну да, я подумал, что во вторник вечером тебе не помешает немного свежего вдохновения.
Улыбки и пожатие рук.
— Ян-Эрик, ты что-то хотел?
— Да, я только хотел спросить.
— Тебе придется подождать, видишь, у меня гость. Спроси у мамы или Герды.
И дверь снова закрылась.
Он сел в кресло в гостиной. Оттуда была хорошо видна дверь в кабинет. Ян-Эрик просидел так два часа. Два раза мимо проходила мать, и два раза она спрашивала его, что он делает. «Ничего», — отвечал он, и она смотрела на него так, будто он ей лжет. Подошло время ложиться спать, но дверь так и не открылась. Если отец не придет, все будет испорчено. А у него наконец появился повод для гордости! На лестнице раздались шаги, мать спускалась в гостиную уже в четвертый раз. На этот раз молча. Подойдя к книжным полкам, она стала водить пальцем по корешкам, словно искала какую-то книгу. Стоя к Яну-Эрику спиной, она вдруг спросила:
— Что сказал папа — он завтра придет?
— Нет, я говорил ему недели три назад, но он тогда ничего не ответил.
— Сколько ты собираешься здесь сидеть?
— Я просто думаю. У меня в пятницу экзамен по географии, и я готовлюсь.
Мать оглянулась:
— А где учебник?
Он почувствовал, что краснеет.
— Я почти все помню наизусть. Я повторяю европейские столицы.
Ни о чем больше не спросив, она вышла. И Ян-Эрик заметил, что никакой книги она не взяла.
Прошел еще час. Настенные часы негромко считали минуты, и от их мерного стука он задремал. Проснулся он оттого, что кто-то тянул его за руку. Перед ним стояла заплаканная Анника в ночной рубашке.
— Пойдем, с мамой что-то не так!
Ян-Эрик бросил взгляд на по-прежнему закрытую дверь.
— Скорей!
Несмотря на испуг, сестра говорила шепотом, и он поспешил за ней через гостиную к лестнице.
Мама в халате лежала на полу спальни лицом вниз. Яну-Эрику стало страшно. Анника больше не сдерживала плач и громко всхлипывала, а он быстро подошел к матери и встал рядом с ней на колени. Дергал ее за руку, пытался убрать волосы с ее лица.
«Мама, мама, проснись, мама! Скажи, что случилось? Мама, скажи, что с тобой!» Она не шевелилась. Ее рука была мягкой и безвольной. Ян-Эрик заплакал. Он приблизил нос к губам матери, но кислого запаха вина не почувствовал. Это что-то другое.
— Мама, пожалуйста, проснись!
Отпустив ее руку, он закрыл лицо ладонями.
— Надо позвать папу.
Он уже собрался подняться и побежать за отцом, когда мать открыла глаза. Пошевелилась немного, посмотрела сначала на сына, потом на Аннику.
— Анника, будь добра, принеси мне стакан воды. Анника поспешно вышла из комнаты. Мать села.
Она вдруг стала такой, как всегда, — будто это не она только что лежала на полу как мертвая.
— Значит, я тебе все-таки не совсем безразлична. Ян-Эрик замер. Сначала он не понял, что она имеет в виду, он просто сидел не шевелясь. По его щеке медленно текла слеза.
Мать встала, но он не мог двинуться с места. Он следил за ней взглядом, она подошла своей кровати и опустилась на нее.
— Что ты имеешь в виду? — выдавил он наконец.
— Ты же так хочешь, чтобы завтра пришел именно папа. А меня даже не спросил.
— Но я хочу, чтобы ты тоже пришла! Я же говорил тебе! Я тебя тоже спрашивал!
— Ты точно хочешь, чтобы я пришла?
Слезы снова полились из его глаз.
— Конечно, очень хочу!
Она вдруг закрыла лицо руками, и плечи ее задрожали, как будто от рыданий. Слезы у Яна-Эрика тут же высохли, он поднялся, подошел к матери и коснулся ее руки:
— Прости, мама. Я хочу, чтобы ты пришла, я хочу этого больше, чем чтобы пришел папа. Прости!
Вернулась Анника со стаканом воды, мама вытерла глаза и поставила стакан на тумбочку.
— Все в порядке, я поговорю с отцом, чтобы он тоже пришел.
Улучшений нет, скорее наоборот. Честно говоря, Аксель слишком плох для того, чтобы находиться у нас, — ведь мы занимаемся реабилитацией пациентов, — но, поскольку речь идет именно о вашем отце, мы решили оставить его здесь. В другом учреждении ему вряд ли смогут предоставить отдельную палату, поэтому, приняв во внимание его известность и учитывая его имидж, мы решили сделать исключение.
Так сказал доктор, и Ян-Эрик выразил ему благодарность. Потом он провел с отцом час и убедился, что доктор прав. Поддерживать контакт с отцом становилось все труднее. Ян-Эрик пытался держать его в курсе новостей и культурных событий, но не знал, понимает ли его Аксель.
Ян-Эрик не любил эти визиты. Он долго мечтал о том, чтобы их роли с отцом поменялись, однако, когда это наконец случилось, он не испытал удовлетворения. И даже не знал, станет ли он горевать, когда Аксель умрет. Как отпустить то, чего он никогда не имел?