Тень

Вместо гостиничного завтрака Рагнерфельдт решил выпить чашку кофе на вокзале. Хотелось оставить память об этой ночи чистой и неискаженной. Как в детстве, когда, пережив что-нибудь особенное, бережешь свое воспоминание, стараешься его ничем не испортить и не расплескать.

Вокзал был совсем близко. Ни с кем не попрощавшись, Аксель пошел через парк. Ночь выдалась холодной, земля под деревьями была покрыта толстым слоем инея. Но после нескольких холодных и серых недель сегодня вдруг впервые выглянуло солнце. Такое яркое, что у Рагнерфельдта заслезились глаза. Домой, работать. Он так долго ждал вдохновения. И кажется, наконец дождался.

До отправления поезда оставалось несколько минут. В купе, рассчитанном на восьмерых пассажиров, Аксель был один. Задвинув стеклянную дверь, он с облегчением отгородился от коридора. Посмотрел на графин с водой на полке. Интересно, когда в нем последний раз меняли воду? Положил перед собой на столик блокнот и ручку, но ни одной строчки написать не успел — дверь отъехала в сторону, и в купе появились Торгни и Халина.

— Вот, значит, ты где!

Пока Торгни водружал сумки на верхнюю полку, глаза Акселя и Халины встретились. Он не мог произнести ни слова. Торгни опустился в одно из кресел и снял шарф. Красные глаза и запах вчерашнего алкоголя.

— Черт, как болит голова, не понимаю, в чем дело. Надо, наверно, меньше курить.

Он усмехнулся и похлопал по соседнему сиденью:

— Садись, старушка.

Халина повесила куртку. Торгни заметил блокнот Акселя.

— О боже, только не говори мне, что ты пишешь!

Аксель собрал свои вещи и положил их в кожаный портфель.

— Да нет, просто заметки кое-какие делал.

— Слушай, Рагнерфельдт, тебе надо научиться расслабляться. Слегка отпускать вожжи, спускаться на землю к нам, грешным, и вытаскивать шило, которое торчит у тебя в заднице.

Рассмеявшись, Торгни посмотрел на Халину в поисках одобрения. Аксель понял, что Торгни по-прежнему пьян. Сальные выражения он позволял себе всегда, но сегодняшний выпад уже запредельно груб.

Халина встала:

— Мне надо в туалет.

Закрывая дверь, она на миг встретилась взглядом с Акселем через стекло и скрылась из вида.

— Ну как тебе?

Улыбнувшись, Торгни кивнул на дверь.

— Да, весьма приятная особа.

— Опять ты за свое, Рагнерфельдт! Я же видел, как ты вчера на нее смотрел. Вот уж не думал, что ты такой похотливый козел.

Аксель молчал. Язык, на котором говорил Торгни, для Акселя давным-давно остался в прошлом, в бараках за кольцевой дорогой. Торгни показывал себя с новой и очень неприятной стороны. Даже если бы ситуация была другой, Аксель бы вряд ли стал бы продолжать подобный разговор.

Торгни наклонился вперед:

— Между нами, она действительно необузданна, всю ночь мне не давала спать. Только и вздремнул, что на диване за ужином, — но это не в счет. Пожаловаться могу только на одно — с тех пор, как она ко мне переехала, я не написал ни слова. Но что поделать, нет худа без добра.

Аксель спешно искал подходящее объяснение — и через несколько секунд вынужденно признал то, от чего ему стало тошно.

Торгни мой друг, но отнюдь не мой мужчина. Мы не вместе, если вас это интересует.

Она лгала. Лгала в открытую.

Она заставила его совершить недостойный поступок. Изменить Алисе он решил сам. Да, это не вполне порядочно, но в сложившихся обстоятельствах простительно. Но женщину коллеги трогать нельзя. Он вдруг оказался виноват перед тем, кого презирал. Перед тем, кто сидел напротив, распространяя вокруг алкогольное зловоние и омерзительные слова. С высоты своего положения Аксель упал вниз и, совершив низкий поступок, возвысил Торгни.

Отвратительно.

Вернулась Халина, однако Аксель избегал смотреть на нее. Приятное воспоминание в один миг превратилось в гадкое извращение. Он совершил то, что противоречило всем существующим правилам. Верность, мораль, опрятный быт. Он встал и начал собирать вещи.

— Извините, я хочу перейти в другой вагон.

Торгни пытался возражать, но Аксель не слушал.

Он должен уйти. Ни видеть, ни слышать их он не может.

— Постойте, вы уронили.

Он уже вышел в коридор и собирался закрыть за собой дверь. Халина протягивала что-то, поднятое с пола. Аксель взял предмет и, не глядя, сунул в карман пальто. Потом пошел в конец поезда и простоял в тамбуре последнего вагона до самого Стокгольма.

Дома он сразу закрылся в кабинете. Встретившая хозяина Герда взяла у него сумку и сообщила, что супруга отдыхает в спальне, а дочь в своей комнате, потому что простудилась и не пошла в школу. Ему никого не хотелось видеть, и он попросил, чтобы его не беспокоили.

Он просидел в кабинете до вечера. Ближе к шести Аксель вышел на кухню и попросил Герду накрыть ему ужин на письменном столе. Написать ничего не удалось, мысли крутились только вокруг вчерашней ночи. Ему не удавалось забыть об этом ни на минуту. В девять он сдался, взял пустую тарелку и вышел на кухню. Анника сидела за столом с бумагой и ручкой. Он с недоумением заметил, как она выросла. Уже не девочка, а почти женщина.

Дочь посмотрела на него:

— Привет.

— Привет.