Тень

А еще будут говорить и о другом, пусть не таком экзотическом, но не менее важном обстоятельстве. Москву спасли не странные помощники, неожиданно появившиеся в городе, а сами москвичи. Да, невозможно недооценить помощь Хутулун и ее подданных, которые в ту ночь вывели тысячи людей из горящих домов. Но десятки других, а то и сотни тысяч в ночь пожара спасли таксисты, курьеры, кассирши круглосуточных магазинов, уборщики, сотрудники ППС и работники пекарен – все те, кто по долгу службы или в силу обстоятельств не спит ночью. Это они поднимали тревогу, обзванивали подъезды и кричали во все горло: «Пожар!»

В ту ночь жители большого города вспомнили, что они люди. Некоторые даже забыли прошлые обиды или идейные разногласия, решив оставить их на потом. Рассказывали, что в Люблино скучающий сотрудник наружки, увидев зарево над городом, добежал до квартиры оппозиционного политика, которого ему было приказано пасти. Разбудил его, и они вместе вывели из дома всех заспанных жителей.

А в Хамовниках на тесной неопрятной кухне дома № 1 по Олсуфьевскому переулку в ту ночь не спала гроза третьего подъезда Степанида Петровна Харитонова. Степаниду Петровну знали и боялись все жители дома. Как Бабаяга из известного мультипликационного фильма, она была всегда против. Против всего. Против раздельного сбора мусора, против детской площадки, против домашних животных, включая хомячков и певчих птиц. Против «понаехавших», против уборщицы из Узбекистана, которая мыла ее подъезд особенно тщательно, против идеи посадить внизу консьержку и даже против горшков с комнатными цветами на окнах подъезда. Однажды в тиши ночной она даже насрала под дверью квартиры на четвертом этаже, которую снимали две интеллигентные девушки из Беларуси, – просто из чувства противоречия. Но в роковую ночь Степаниде Петровне не спалось: она пила чай и думала грустные мысли об одинокой старости и растущих ценах за коммунальные услуги. Когда начался пожар, она увидела его первой. И не сбежала. Честно признаться, ей даже не пришла мысль о том, чтобы сбежать. Она позвонила во все двери своего подъезда и помогла всем соседям выбежать, перед тем как огонь докатился до их дома.

Вероятно, то чувство единения, которое неожиданно тогда испытали жители города, непременно пройдет. Развеется как морок. Но, возможно, оно не пройдет бесследно, и где-то в глубине души каждый москвич теперь будет знать, что рядом с ним живут люди, которые его не бросят. Впрочем, это все будет потом. Или не будет.

Утром на Ярославском шоссе найдут «Хенкель» времен Второй мировой. За штурвалом будет немецкий солдат в фашистской форме. Он будет очень мертвым и похожим на мумию, но все экспертизы покажут, что тело его настоящее и, несмотря на возраст, двигалось буквально недавно. Уве «умер», когда колеса самолета коснулись асфальта, но, к счастью для Антона и Лизы, дорога была свободна, и самолет остановился сам… Они выбрались наружу и обернулись на город. Небо над Москвой почти не было видно за дымом. Лиза хотела, кажется, что-то сказать, но передумала. Не говоря друг другу ни слова, они побрели в сторону ближайшей заправки. Сейчас они выпьют кофе и разойдутся каждый в свою сторону. Коротко попрощаются и никогда больше не встретятся, хотя, наверное, еще долго будут друг друга вспоминать.

Все эти загадки ждут город в ближайшем будущем. А сейчас Степа идет по Садовому и думает, что благодаря ему будущее у города есть. И мысль эта разливается по Степе как обжигающий коньяк. А еще он думает про царевну. И вдруг вспоминает, что время, отведенное ему в Подмосковии, сейчас закончится? Надо скорее вернуться туда.

– Степа!

Степа поднимает голову. Ему все казалось, что после сражения с царем нежитей, после мира Подмосковия, после страшного пожара его ничем нельзя будет удивить, но нет. На фонарном столбе висит, зацепившись ватником за фонарь, Фомич.

– Степа! Сними меня. Пожалуйста! Я тут давно висю, мне надоело!

Степа останавливается под фонарем и начинает хохотать. Учитывая его внешний вид, зрелище довольно пугающее, но зрителей нет, и он может хохотать вдоволь. Ну он, конечно, снимет Фомича. Хотя бы потому, что Фомич покажет ему путь домой, но снимет минут через пять. А пока Степе просто надо посмеяться.

Эпилог

Степе было непривычно и странно идти по улице Подмосковия одному. Времени Фомичу хватило только на то, чтобы один последний (и первый) раз обняться со Степой. Старик умер, и Степе было грустно – он успел к нему привязаться. Он кое-как нашел ход обратно в другую Москву. Нигде не задерживаясь, шел по направлению к терему.