Тень Аламута

— …бен Бецалел. Две Сестры. Отыскать. Да я разберусь, мессир! Не впервой.

— Потому и беспокоюсь, что не впервой. Разведаешь, что да как. Притворись, будто собираешься остановиться в Антиохии, но стеснен средствами. Торговаться можно хоть до упаду. Платить нельзя. Выясни, ждет ли Исаак гостей да каких.

— Слушаюсь, мессир!

— И главное: без драк. Никого не убивать. Понял? Возможно, там будут ассасины — их не трогать.

— Ассасинов? Мессир, да я же им ноги повыдергиваю! Как Самсон филистимлянам!

— Я помню Библию, Аршамбо, — сухо заметил де Пейн. — Не надо как с Самсоном. Орден в тебе пока еще нуждается. Остерегайся Далил и не пей много.

— Слушаюсь. Всё сделаю, мессир, как вы сказали.

— Благословляю твой путь. Ну с Богом, брат Аршамбо!

Нежно-персиковые облака плыли над гаванью Святого Симеона. Орали чайки на мусорных кучах. Море дышало утренней прохладой. Со стороны моря несло рыбьей чешуей и гнилой капустой, а также смолой, сталью и дымом — всеми ароматами портового города.

Город был такой, какой есть, без притворства и глупого кокетства. Труженик и вояка, он просыпался, чтобы принять в свои объятия новых паломником, купцов и солдат. Корабли приходили и уходили. Словно прибой, оставляющий после себя пену, крабов и водорослевые бороды, они оставляли на причале разноцветную толпу. Бедуинов в белых куфиях, византийцев в узорчатых туниках, евреев, турок, армян. Горстка храмовников просто затерялась в этом новом Вавилоне.

Путешественники прибыли в гавань вчера вечером. Как ни мечтала Мелисанда об Антиохии, с ходу осмотреть город ей не удалось. Гуго наотрез отказался выпускать ее с постоялого двора, даже в сопровождении Аршамбо и Жоффруа. Особенно в их обществе! Оставалось утешаться тем, что гавань Святого Симеона — это еще не сама Антиохия.

Главное свидание с любимым городом откладывалось на завтрашний день.

И вот завтра настало. Храмовники выводили во двор коней. Прощелыга Жоффруа умудрился-таки вернуть своего каурку. Чего это ему стоило, никто не знал, но помятый вид рыцаря говорил сам за себя. Хотелось верить, что никто не примчится во главе отряда копейщиков арестовывать беднягу. Ему и так уж досталось: магистр де Пейн жестоко отчитал его за опоздание. Любой храмовник предпочел бы сцепиться с Балаком или, на худой конец, Князем Тьмы, но никак не с магистром.

Наконец тронулись в путь. Последним из ворот выехал сияющий сир Гундомар, к груди он прижимал горшочек с крохотным столетником.

— Что это, брат Гундомар?

— Осмелюсь доложить, мессир… — проблеял тот смущенно. — Не поймите меня неправильно… Исключительно во имя порядка и красоты…

— Так-так! Дай угадаю. Горшочек стоял на балконе, с краю?

— Мессир! Вы на редкость проницательны. Но есть одно «но»… Я беспокоюсь о горожанах. Дело в том, что на меня роняли цветочные горшки. Иногда. Часто. Осмелюсь доложить, удовольствие это маленькое.

— Рассерженные мужья?

— Помилуйте, сударь! Тупые варвары и рогоносцы.

— А что говорит устав?

— У флорентийца! Славный кот!

— хором грянули храмовники.

Пушист! приятен! и беспечен!

Храмовником зовется тот,

Кто не был в грабежах замечен!

— Ну я так не могу, сударь, — бородка Гундомара задрожала. — Да Беатриче этот столетник мне и так бы подарила. Она девушка широкой души. Очень. Я просто не хотел ее будить.

Магистр понимающе кивнул. Где бы ни жил храмовник, его апартаменты всегда утопали в зелени, а у дверей всегда толпились обиженные мужья.

Следует заметить, что цветы и дамы отвечали Гундомару взаимностью, и это удивляло больше всего. Понятно, что привлекало в рыцаре-недомерке герань и алое: каждое растение он буквально обожествлял. Окружал холей и заботой, осыпал комплиментами, не делая при этом разницы между королевой-пальмой и крохотным полевым цветком. Но женщины? За что Гундомара любили женщины?!

Чужая душа — потемки. А женская — особенно.

Путь от гавани Святого Симеона до Антиохии занимал несколько часов езды. Но что это были за часы! Уже к полудню стало жарко. Дорога поднималась, в горы, и лошади понуро брели среди иссеченных ветрами и дождями скал. Цвели маки, и от их дурманного аромата кружилась голова.

Но чтобы умерить энтузиазм Мелисанды, требовалось нечто большее.

— Сир Гуго! — кричала она. — Смотрите: лицо в камне! Настоящее! Смотрит! Ох! А там! И там!

Принцесса вся извертелась в седле, не зная, чем любоваться. Ослепительной ли зеленью склонов в искорках маков? Развалинами римских крепостей? Причудливыми барельефами скал? Воистину, молодость — это великое чудо. Она повсюду отыщет радость и веселье.

— О да, Ваше Высочество, — пряча улыбку, ответил магистр. — Напомните мне показать вам пещеры Святого Петра. Тамошние скульптуры вас поразят.

— Скульптуры?! Ох! Дивные края. А я-то, дурочка, в Иерусалиме живу…

— Ну-ну, принцесса. Если бы вам довелось хоть раз провести паломников от Аскалона к Иерусалиму, вы бы изменили свое мнение.

— То есть?