Тень чужой души

– Ты права, я не твоя мать, – наконец, Жизель выглядит раздражённой и задетой за живое, – но я мать. У меня есть дети, и я за них беспокоюсь.

– Не вижу связи, – мягче произношу я.

Она сразу успокаивается от моего изменившегося тона.

– Я покажу тебе её. Но у нас мало времени. Я сказала тебе про пророчество – это главное, а ты вольна думать, что тебе хочется. Семя посажено. – Она набирает воздуха в лёгкие и просит близнецов убрать со стола. Когда они уходят, она наклоняется ко мне и шепчет: – Ты правильно делаешь, что боишься Фракса. Держись от него подальше.

Я ничего не отвечаю. Эта женщина, этот сон – всё это переходит границы, становится пугающим, напрягающим, слишком реалистичным. Но у кого-то из близнецов падает и громко разбивается тарелка, и я просыпаюсь.

Не думала, что буду скучать по онемевшим пальцам.

Глава 4

К утру я снова ненавижу свои кошмары. После необычного сна с женщиной я сразу повторно заснула: снились руки, когти, мутная вода, попытки утопить меня.

По стандарту – я проснулась от своего же крика, сжимая подушку до боли в пальцах.

На телефоне один пропущенный от Милены – удивительно, что я не проснулась от звука. Чёрт, я ведь сама включила на беззвучный, чтобы вдруг никто не услышал весёлый оглушающий рингтон за километр.

Я перезваниваю ей, но она не отвечает, и во мне медленно просыпается паника. От неё одно сообщение: «Он здесь». И больше ничего.

Господи, зачем я оставила её и родителей там? И что мне теперь делать? Я боюсь снова ей звонить, в голове уже возникают страшные картинки того, как она прячется под кроватью, а рингтон выдаёт её, и он наклоняется и…

– Дура! – останавливаю себя я.

Нужно успокоиться. Нужно просто подумать.

Я выхожу из сарая, предварительно оглядевшись. Никого нет. Без еды и воды я долго не протяну в этом жалком подобии укрытия. Денег у меня нет, так что есть только один вариант.

Постараться стать ящерицей, которая смогла изменить цвет.

Пробираюсь сквозь ветки, царапающих кожу. Отцовская машина возле дома – в это время он уже должен был уехать. Цветы на крыльце расцвели, выглядят такими яркими на фоне белого, но мрачного дома.

Я хочу пойти вперёд, но не могу: ноги не слушаются, страх сковывает тело. Нет, нельзя идти туда, слишком большой риск.

Оборачиваюсь и возвращаюсь. Но замираю, как только замечаю за листьями облезлую краску сарая вдалеке. Там меня ждёт сюрприз – вовсю орудуют полицейские, осматривают, проверяют, заходят, выходят, обходят.

Невозможно. Нет. Руки дрожат, ноги не слушаются. Делаю несколько неуверенных шагов назад, оборачиваюсь, срываюсь на бег – и вдруг врезаюсь во что-то мягкое.

Холодные пальцы обхватывают кисти, сжимают до боли. Перед глазами пляшут разноцветные всполохи красок – его дурацкий галстук. Не могу и не хочу поднимать глаза и видеть его лицо.

– Давно не виделись, Каролина.

Не может быть таких поворотов. Не может быть таких ударов, чтобы сразу в голову, сразу со всей силы.

И всё же вот он – сидит передо мной, а я – перед ним. Прямо как раньше, после занятий, в его кабинете. Изменилось только место – теперь мы в моей комнате сумасшедшей.

Мама хлопочет рядом со мной, тычет таблетками в рот, бормочет что-то про припадки и срывы, а Фракс только улыбается ей и кивает, а той этого и достаточно. Одобрение. Фракс так любезно просит её уйти и оставить нас наедине, что она сразу убегает, продолжая лепетать про моё «нестабильное состояние», а он смотрит на меня и продолжает улыбаться, понимает ведь, что всё это глупости.

Только улыбка у него теперь не обаятельная, а страшная, уродливая, предательская. Хочется плюнуть ему в лицо, хочется кричать, царапать, драться. Хочется закрыть глаза, не смотреть на него, не видеть его улыбки, его дурацкого разноцветного галстука и фиолетового пиджака.

Все его цвета потухли – пиджак неглаженый, неаккуратный; галстук завязан неправильно, торчит; улыбается, а кончики губ дрожат. А волосы? Раньше они были уложены ветром, кудрявые локоны играли друг с другом, резвились, завораживали. Сейчас – гнездо. Хаотичные кудри, неуклюже падающие на лоб. Глаза – раньше светло-карие, почти жёлтые, с радостными искорками. Сейчас – пустые, блеклые.

Всё фальшь.

Улыбка, глаза, яркость одежды, белоснежные зубы, холодные пальцы. Всё, что раньше казалось прекрасным, сейчас кажется убийственным, противным, неправильным.

– Предатель, – вырывается у меня. Слово, пронзившее тишину, повисшее в ней, попавшее прямо ему в лицо. Плевок словом.

– Это первое, что ты мне скажешь после столь долгой разлуки, милая моя Каролина? —спрашивает он, наполняя комнату своим бархатным голосом. Хочется закрыть уши, чтобы не слышать его. – Хочешь сказать, я предатель? А, может, ты? – продолжает он внезапно и наконец убирает с лица эту фальшивую улыбку.

Без улыбки его видно насквозь. И всё же он изменился, или это я вижу его по-другому? Вижу его настоящего?

Нервное дрожание рук и кончиков губ. Красные нити сосудов, охвативших белизну его глаз. Он – олицетворение хаоса, беспорядка. А когда-то казался живой статуей – спокойной, идеальной, чёткой.