Тень Галена

Евгений Зеленский Тень Галена

ЧАСТЬ I Пайдейя [1]

ГЛАВА I Фаросский маяк

Башню на Фаросе, грекам спасенье, Сострат Дексифанов,

Зодчий из Книда, воздвиг, о повелитель Протей!

Нет никаких островных сторожей на утесах в Египте,

Но от земли проведен мол для стоянки судов,

И высоко, рассекая эфир, поднимается башня,

Всюду за множество верст видная путнику днем,

Ночью же издали видят плывущие морем все время

Свет от большого огня в самом верху маяка,

И хоть от Таврова Рога готовы идти они, зная,

Что покровитель им есть, гостеприимный Протей.

Посидипп, III в. до н. э

***

Распутывая хитросплетение событий, нередко можно заметить, что самые значительные из них никогда не произошли бы без случайного совпадения, запустившего неумолимый ход дальнейших происшествий. Так произошло и со мной!

Меня зовут Квинт Гельвий Транквилл. Квинт, если короче. И, вероятно, вы никогда не узнали бы о моей судьбе, шепни боги моему отцу назвать сына любым другим именем. Повторюсь — любым!

А зачем мне знать о твоей судьбе, Квинт Гельвий как тебя там? — может возмутиться любой, кто возьмет в руки эти папирусные свитки. И, несомненно, он будет прав! Так что прежде, чем я продолжу, стоит сказать пару слов ему в ответ.

Моя жизнь оказалась столь же долгой, сколь и удивительной. И, если боги будут милосердны — я поживу еще немного. Но каким бы насыщенным ни был мой собственный жизненный путь — в первую очередь я собираюсь писать совсем не о себе. Куда важнее рассказать о тех, кто был со мною рядом. Или, точнее, быть рядом с кем повезло мне самому — вне всяких сомнений, меня окружали Великие!

Волею богов, чьи замыслы неисповедимы, с юности моим учителем стал величайший врач. И я вовсе не хочу преувеличить — это даже не мои слова. Я услышал их лично, из уст величайшего императора!

Много лет минуло, с тех пор как Марк покинул нас и я, среди тысяч других, был рядом, когда орел взлетел с погребального костра и унес его храбрую душу. В тот день Рим, впервые за век, проливал слезы искренне.

Как после солнечного дня случается дождь, а после щедрого урожая — засуха — я также был поблизости, когда всем известным миром начал править худший в истории сумасброд. Я видел расцвет и упадок, перевороты Палатинского[2] дворца и гной ран умирающих легионеров. Слышал речи риторов и софистов[3], от восхищения которыми мурашки бежали по моей спине. И также слышал вой взбешенных варваров и львов, зубами рвущих человеческую плоть, мурашки от которых бежали совершенно также.

Пожалуй, довольно высокопарности. Тому неравнодушному, кто все еще читает эти строки, уместнее будет рассказать обо всем по порядку. И о Минерва[4] — ты покровительствовала мне более полувека! Помоги же и сейчас, стараясь для истории, достойно вспомнить все те годы, что помогла достойно прожить. Хотя о том уж пусть рассудят потомки.

Ну а мы начнем.

Сейчас я удивительно похож на те сморщенные фляги из грубой кожи, в каких вызревает вино в подвале, подальше от солнечной стороны. Но, когда все начиналось, мне шел семнадцатый год и я лишь недавно надел взрослую тогу[5]. Молочно-белую, тонкой работы — предмет гордости и то важное из обихода уважающего себя римского гражданина, на чем не экономил мой отец. Теперь, облачившись в нее по утру, я мог производить самое благоприятное впечатление на любого, ведь первым делом люди оценивают кто перед ними по внешнему облику. И если пятна на дешевой тунике[6] — признак раба, или бедного землепашца, то благородные драпировки новой тоги выдают, по меньшей мере, преуспевающего горожанина, а может даже и всадническое сословие.

Хоть я и пустился в рассуждения об одежде, пусть читатель не увидит в этом мою нескромную склонность к изящным вещам и манерам — упаси Юпитер[7]. Я упоминаю первую тогу лишь потому, что ее самолично сшил мой отец.

Марк Гельвий Транквилл, а именно так его звали, много поколений был квиритом[8] — римским гражданином — моя семья не была избалована деньгами. Когда беспутный и ни в чем не знавший меры прадед — последний член рода Гельвиев, родившийся в Риме, промотал все семейное состояние — в погашение долгов его лишили родового поместья на Эсквилине[9] и изгнали в недавно обретенную провинцию. В назидание другим азартным игрокам и дабы не смущал он гордых граждан в Вечном городе своей несостоятельностью. Три следующих поколения рождались и жили в Александрии. А ведь когда-то, еще при Республике, среди нашей родни был даже сенатор! Так, по крайней мере, рассказывал мне отец.