Тень Галена

После позорного переезда, мой дед Тит, тогда еще молодой, но уже смышленый юноша, на оставшиеся от семейного капитала крохи, организовал небольшое предприятие, продавая ткани и занимаясь мелким пошивом. Честным и кропотливым трудом, год за годом он смог кое-что скопить, и теперь семейное дело продолжал мой отец. Иные могут сказать, что это не самое благородное занятие для римлянина. Но в Александрии, снабжающей тканями едва ли не всю империю, такое дело имело несомненные перспективы. Правда, без солидного капитала, с которым можно было бы расшириться и потеснить богатых конкурентов — не быстрые.

Зато я, с ранних лет помогая отцу в лавке, привык к воздержанности, а также собрал любопытнейшую коллекцию костяных и кованных игл. И, конечно же, научился весьма искусно шить. Пусть это считается ремеслом скорее женским, но ведь никогда не знаешь, что пригодится тебе впредь. И именно владение иглой потом не раз выручало меня в той неожиданной профессии, к которой привели боги.

Первым на продолжение семейных занятий стоял мой старший брат. За ним еще один — ну а я был самым младшим, не считая нашей очаровательной сестренки. Так что, желая все-таки пристроить меня к какому-то делу, но не имея для того особых знакомств — мой отец поощрял меня на самостоятельную и кропотливую учебу, с самого детства стараясь привить такие непопулярные в широких кругах добродетели, как любопытство и трудолюбие.

Наверное, он хотел бы, чтобы я сделал карьеру при александрийской администрации, потому как телесная слабость и природная миролюбивость делали меня малопригодным для военной карьеры. Итак, последние несколько лет своей юности я постигал всевозможные премудрости.

Дабы обучить меня тонкостям латыни и греческого, азам этикета, искусству беседы и основам философии — отец нанял для нас со средним братом пару учителей. Не самых востребованных, но умеющих красиво преподнести себя и клявшихся научить самым важным «основам». А главное — довольно недорогих. Пусть отцу нелегко было оплатить и их труд — здесь он постарался дать нам с братом все, что смог. Старшего он учил торговле самолично, ну а хваленые греческие риторы и софисты оказались совершенно не по карману ни для кого из нас.

Как вскоре выяснилось — без эллинских светил я мало что потерял. Ораторские таланты обошли меня стороной, но я полюбил читать и особенный интерес проявил к наукам естественным. А любой, кто бывал в Александрии, конечно же знает, где искать жадных до манускриптов юнцов.

Разумеется, в храме Сераписа — той части александрийской библиотеки, что доступна для входа всем желающим! Хотя, надо заметить, юнцов-то там, как раз, нечасто можно встретить. Тем было лучше для меня.

***

Как-то раз, пережидая самые знойные часы, я укрылся в тени хранилища и, привалившись спиной к ромбовидным полкам, доверху забитым папирусными свитками, лениво читал. Вокруг меня стояли бюсты великих полководцев, царей и ученых древности. Но больше всего украшавших библиотеку скульптур были посвящены героям и богам эллинской мифологии, сквозь народные предания навечно вошедшим в известность.

Было тихо. Пахло свежим деревом, тайнами и пылью мудрости веков. Свет отблесками ложился на мраморные плиты — тут и там по ним сновали любопытствующие.

Либрарии — рабы, изготавливающие кодексы и свитки, сидели здесь же. Вместе с глютинаторами, что занимались склейкой — они переписывали манускрипты, полировали торцы свитков пемзой, а для особо важных документов и свидетельств изготовляли кожаные футляры, дабы вечность раньше срока не забрала их.

В часы, когда читать философские трактаты мне становилось невмоготу, я обращал свое внимание[10] на Аттические ночи Авла Геллия, но порой, признаюсь, опускался и до Сатирикона Петрония[11].

Что именно за трактат шелестел тогда под пальцами — годы не сохранили в памяти. Для пути моего познания никто не нарисовал маршрутной карты, так что я изучал все, что попадалось под руку. Кажется, это было что-то из работ Эпикура[12].

Звуки перебранки и громкое шуршание сандалий двух пар спешащих ног, шагающих по мраморным плитам где-то рядом, вывели меня из дремы. В проеме между рядами полок остановились двое мужчин. Один из них был мне знаком — я увидел смуглого раба Ахмоса, сурового привратника-египтянина. А рядом с ним стоял высокий, очень изящно и дорого одетый молодой человек.

— Вот Квинт — ткнул в меня своим толстым пальцем Ахмос.

Повисла тишина и несколько неловких мгновений мы втроем непонимающе переглядывались.

— Квинт? Ты шутишь? Это Квинт!? — вспылил молодой человек — Я ищу труды Квинта из Рима! Труды! — прикрыв лицо широкой ладонью, он закатил глаза.

— Анатомические — протянул он упавшим голосом. Было видно, как он разочарован. Мне послышался легкий акцент.