Тень гоблина

По дороге в аэропорт все больше молчали, каждый думал о своем. Где-то на полпути Малюта позвонил в депутатский зал уточнить время вылета, и ему сообщили, что рейс задерживается примерно на час. Чувствуя пасмурное настроение гостей, Скураш решил разрядить обстановку и предложил выйти прогуляться и немного подышать свежим воздухом. Идея всем понравилась, и группа расположилась на небольшой опушке живописной березовой рощи. Запасливый Малюта немедленно извлек из багажника две еще не успевшие согреться бутылки «Сибирской».

Как же все-таки хорошо пьется наша русская на природе! Блаженство ни с чем не сравнимое! После напряженного дня гости отдыхали душой и телом, а вскоре расслабились окончательно и, чувствуя себя в своем кругу, постепенно разговорились.

— Николай Платонович, вы заметили, что Плавского, который еще толком-то и в должность не вступил, уже, похоже, понесло? — начал Замойленко. — О чем только ни говорил в течение дня, а вот о Президенте даже и словом не обмолвился. Я уж молчу о каких-то там благодарностях, понимаю, обижен он на нас, но протокольный тост за здоровье Гаранта мог бы поднять, язык бы не отвалился! Чует моя душа, огребем мы с ним хлопот.

— Драматизировать, конечно, не надо, но тревожные звоночки уже присутствуют, — по-чекистски уклончиво ответил Платонов. — Сейчас, конечно, еще рано говорить что-то определенное, первые шаги все-таки не показатель, хотя кто его знает? А вот за здоровье и мудрость нашего Президента мы сейчас и выпьем.

Вставать, как подобает в таком случае, не пришлось, импровизированным столом служил застеленный чистой бумажной скатертью багажник служебной «Волги», так что, подобрав животы, народ дружно выпил. Никто из них тогда не знал своего завтрашнего дня, а, расскажи им сейчас про их будущее, никто бы и не поверил.

12.

Сухопарый мужчина, в белой рубахе с высоким расстегнутым воротом, резко остановился у окна выходящего в колодец двора комплекса зданий Московского кремля. Загадочная не то улыбка, не то гримаса блуждала по его лицу. Невысокий господин имел яркую запоминающуюся внешность: открытый лоб, которому большие залысины придавали сократовскую выпуклость, продолговатый, с небольшой хищной горбинкой нос, выдаюшийся вперед подбородок, толстоватые, чувственные губы и небольшие, глубоко посаженные, с характерным национальным выкатом, глаза, сверкающие лихорадочным блеском одержимого человека. Весь его облик, какая-то дерганая, изломанная фигура придавали ему сходство с неким мифическим существом, которое в разные времена и у разных народов называлось по-разному — у кого дьявол, у кого шайтан, у кого недобрый дух.

Михаил Львович Амроцкий, по прозвищу Гоблин, подлинного смысла этой клички, прицепившейся к нему еще со школьных времен, не знал, а трактовал ее всегда по-разному, в зависимости от обстоятельств. Так или иначе, существо это видилось ему не особенно кровожадным, азартным и очень авантюрным. В конечном итоге, его юношеские представления об этом неведомом нечистике и предопределили его дальнейшую судьбу. Амроцкий из штатного и весьма незаурядного служителя науки почти в одночасье сделался великим комбинатором, о масштабах и размахе прокруток которого местечковый Ося Бендер даже и мечтать не мог. Армагедоныч или Гоблин, как его за глаза называли близкие и друзья, умудрился превратить Кремль в огромную контору «Рога и копыта», а главного его насельника — в своеобразного директора Фунта, в обязанности которого входило сидеть, в данном случае на троне, до скончания века. Именно оттяжка этого неминуемого «скончания века» сейчас и будоражила кровь и воображение великого комбинатора.

Всякая смута рождает своих выразителей, иногда их много, иногда мало, как масть ляжет. Российская смута девяносто первого года родила полчища своих наперсников, но самым зловещим и одиозным из них, безусловно, был Михаил Львович, своеобразный Распутин нашего времени.