Тень Голема

В воздухе запахло хорошей дракой. Отец Феона поспешно вышел из кареты и осмотрелся. Мозг работал четко и быстро, как прекрасно отлаженный часовой механизм. Он размышлял, оценивая возможные события. Хорошо, если вдруг понадобится с боем пробиваться в город, то шестеро против двоих – было бы совсем неплохим раскладом. За Калужскими воротами легко затеряться в закоулках Житного двора или в Малых Лужниках у Ивана Воина. На худой конец, можно было просто гнать коней по Якиманке, ища защиту в стрелецких слободах. Плохо – если успеет сесть на коня остальной отряд запорожцев, находившийся от городских ворот всего в семидесяти шагах. На путаных московских улицах возможности уйти неповоротливой колымаге от всадников на быстрых лошадях не существовало. А Феона не был столь самонадеян, чтобы полагать, будто без серьезной помощи со стороны мог справиться с полусотней разъяренных казаков. Значит, нужно было искать иной выход.

– Пан казак, видимо, не понимает, кто перед ним? Прошу не задерживать и открыть рогатки во избежание неприятностей!

В голосе монаха звучали стальные ноты, да и весь его вид указывал на человека, уверенного в своей неприкосновенности и праве приказывать.

– А ти хто, такий страшний?

Задиристый запорожец, утративший изрядную долю былой наглости, нерешительно оглянулся на своих товарищей, среди которых отец Феона неожиданно для себя узнал молодого шляхтича Мариана Загурского, несколько дней назад позорно бежавшего от поединка с Леонтием Плещеевым.

«Значит, здесь стоит полк Ждана Конши. Славно, что Леонтий об том не знает», – подумал монах, а вслух произнес:

– Я состою толмачом при двух французских дворянах, находившихся сегодня в гостях у пана гетмана Сагайдачного. Везу я их в Панскую слободу в Бабьем городке, где господа из-за сильной усталости переночуют. Утром в Тушино их ждет его королевское высочество принц Владислав! Задерживая нас, ты навлекаешь на себя гнев не только своего гетмана, но и королевича! Подумай об этом, казак!

Пребывая в неразрешимых сомнениях, запорожец тем не менее нашел в себе силы возразить седовласому монаху:

– Чого ж вони так втомилися, що носі не показують?

Не успел казак закончить фразу, как окошко кареты с треском отворилось и в его проеме появилась невменяемая физиономия метра Безе. Источая вокруг себя жесточайшие ароматы, не оставлявшие сомнений относительно того, что являлось истиной причиной его усталости, француз пустым взором взглянул на луну, завыл по-волчьи и, свесившись по пояс, едва не вывалился из кареты.

– Mon Dieu! Pourquoi il fait si froid ici? J’ai perdu mon chapeau![95] – воскликнул он плаксиво и тут же скрылся в глубине повозки.

– Чого він пердить? Може з’їв чого? – предположил удивленный запорожец.

Феона ухмыльнулся.

– Да нет. Говорит, шляпу потерял. Холодно ему!

– Ось же, бісів син! Басурманін! Вези його, пердуна, додому швидше!

Казак махнул рукой и, посмеиваясь себе под нос, пошел раздвигать стоявшие на дороге рогатки.

– Стоять! – раздался за спиной грозный приказ. – Я узнал тебя! Ты тот самый монах, что был на Яузских воротах с московскими воеводами!

Феона оглянулся. Молодой шляхтич Мариан Загурский, хищно сверкая глазами, наставил на него взведенный пистолет.

Глава 20

Английский посланник Джон Мейрик возвращался из Кремля в паршивом настроении. Мало того что ему с огромным трудом удалось добиться приема у царя Михаила, так и сама аудиенция прошла совсем не по намеченному им плану и вылилась в результате в настоящее унижение его как посла великой европейской державы!

Мейрик опасался именно такого поворота событий, учитывая, какое трудновыполнимое задание он получил от лорда-канцлера. Он с большим тщанием выбирал время своего визита и оттачивал перед зеркалом каждую фразу из своего воображаемого диалога с русским царем. Но все оказалось до пошлости обыденно и до заурядности бесповоротно. Дипломату даже показалось, что государь заранее знал обо всех предложениях, которые он собирался озвучить, что само по себе наводило на определенные, отнюдь не радужные мысли.

Ни один мускул не дрогнул на лице Михаила, когда он выслушивал претензии Мейрика о притеснениях, чинимых русскими чиновниками английским торговым людям. Не изменился он в лице и после того, как посол вдруг напомнил об окончании займа в сто тысяч золотом, выделенного его величеством королем Яковом, и о требовании вернуть его в полном объеме скорейшим образом, так как казна самой Англии с некоторых пор испытывает большие сложности. Некоторое оживление на лице царя проявилось лишь при оглашении Мейриком условий, при которых долг Москвы не будет востребован английской стороной.