Тень Голема

– Доброго здоровья, князь! – обернувшись, сдержанно поклонился монах воеводе.

– Считаешь, скоро начнут? – Князь Куракин взял в руки болтавшийся на шее большой, как восьмифунтовая граната, голландский хронометр и с глухим щелчком откинул латунную крышку. – Четыре часа до рассвета!

– Начнут, Василий Семенович, – убежденно кивнул Феона. – Им деваться некуда. Либо сейчас, либо никогда!

– Поглядим. Недолго осталось!

Воевода взглянул на плохо различимые во тьме силуэты людей, молчаливо стоявших у амбразур верхнего боя.

– Все твои люди, Григорий Федорович?

– Почти. Остальные за городом по низинам в секретах сидят.

– Почему по низинам?

– Наблюдать легче. Если враг ночью пойдет, то на фоне неба его сразу заметно будет.

– Умно!

Князь с нескрываемым уважением посмотрел на монаха.

– Вот и не люблю я Семку Прозоровского, но в одном он прав – лучше тебя, Григорий Федорович, в этом деле никого нет! – Дорожник[116] сюда! – повелительно бросил он через плечо.

Завоеводчик князя поспешно расстелил на широком лафете осадной кулеврины рукописный чертеж окрестностей Москвы между Пресней и Неглинной. Кто-то из свиты принес масляные фонари, обернутые плотной синей бумагой[117]. Куракин склонился над картой и поманил Феону.

– Где твоя разведка?

– Здесь, здесь, здесь и здесь…

Отец Феона уверенно водил рукой по карте, отмечая места на Волоколамском, Тверском и Дмитровском большаках, где находились его наблюдатели.

– Конные разъезды в Бутырках и Всехсвятском, да людишки в деревнях еще пособят.

Куракин свернул чертеж и передал стоящему за его спиной ординарцу.

– Ладно, Григорий Федорович, стало быть, ждем!

– Ждем, Василий Семенович!

Феона выглядел спокойным и уверенным. Его невозмутимость превосходным образом действовала на окружающих. В лицах людей не было ни страха, ни тревоги. Только внимание и сосредоточенность. Это были те самые воины, о которых спрашивал князь Куракин. Все они являлись ратными людьми, согласно «разряда»[118] приписанные к отряду посылочного воеводы[119], место которого до поры было свободно и до нового царского наказа, с молчаливого согласия государя, занято отцом Феоной.

Не прошло и часа, как со стороны Тушинского лагеря в небо взвилась первая сигнальная ракета. В скором времени появились первые гонцы с сообщениями, что войска Ходкевича оставили лагерь и, перестроившись в колонны, выступили к назначенным по дистанции местам. Следом на рысях прискакали служилые татары из Бутырского конного разъезда, притащившие на аркане порученца известного перебежчика – ротмистра Юрия Федоровича Потемкина. До смерти испуганный поручик без обиняков выложил, что польская армия по выходе из лагеря поделилась на две почти равные части и четырьмя колоннами каждая пошла к Арбатским и Тверским воротам. Какие точно силы пошли к Арбату, он сказать затруднился, а вот относительно полков и хоругвей второй части армии дал довольно исчерпывающие сведения. По его словам, к Тверским воротам двигались пехотные полки Невяровского и Прилупского, имевшие при себе топоры для вырубки палисада у ворот; за ними следовали двести мушкетеров под начальством Бренне и Фалера; потом двадцать человек француза Барбиера с петардами; охрану им обеспечивали кавалерийская рота ротмистра Лесновольского и пехотный полк полковника Казановского. Всего же на взятие Тверских ворот Ходкевичем было выделено две тысячи триста человек.

В целом показания поручика почти дословно повторяли откровения метров Безе и Бессона. Отправив к князю Куракину гонца с сообщением, Феона стал ждать гостей, и они вскорости не преминули появиться. Ровно за два часа до рассвета со стороны Бронной слободы, Никитской сотни и Устюжской полусотни стали доносится звуки, говорившие о продвижении по ним большого количества вооруженных людей. Топот лошадиных копыт и тяжелая поступь пехоты гулко отражались в предрассветной тишине затаившегося города. Резкие, раскатистые выстрелы мушкетов и глухие пистолетные хлопки раздавались все ближе, при этом совершенно непонятно было, кто и в кого стрелял. Разрозненные истошные вопли говорили о том, что в подворотнях узких переулков кого-то уже резали и убивали. Польская армия, как армия тьмы, пришла вместе с ночью, скрывалась в ночи и нападала, прикрываясь ею!

Полки выстроились вдоль внешнего вала, окружавшего Белый город. С крепостной стены они казались одной копошащейся массой налетевшей на поле саранчи. Встав на рубеже, они выжидали, не двигаясь ни назад, ни вперед, не разговаривали и не зажигали огней. Со своей стороны, защитники города тоже не спешили раскрывать врагу свои позиции. Слабый отблеск горящих огней в глубине крепости говорил только о том, что там кто-то находился, но никак не о том, что поляков здесь ждали с нетерпением!