Тень и Коготь

Выступали мы под открытым небом, где всякий звук легко теряется в его бескрайних просторах, однако я прекрасно слышал грохот и лязг, поднятый Бальдандерсом, притворяющимся, будто избавление от оков стоит ему изрядных усилий. Слышал я также разговоры, что велись среди публики, – в частности, одну беседу о нашей пьесе, обнаруживавшую в ней потаенные смыслы, о которых я даже не подозревал, да и сам доктор Талос, на мой взгляд, вовсе не имел в виду ничего подобного; и еще одну, о каком-то судебном разбирательстве (похоже, оратор, говоривший с тягучими, томными интонациями экзультанта, ни минуты не сомневался, что приговор Автарха окажется несправедлив). Повернув ворот дыбы так, чтобы вставший на место стопор щелкнул как следует, я рискнул искоса бросить взгляд в сторону любовавшихся нашей игрой.

Занятых мест оказалось не больше десятка, но по бокам и позади зрительских скамей столпилось немало высоких, статных людей. Имелось среди них и несколько дам в придворных платьях, очень похожих на те, что я как-то раз видел в Лазурном Доме, – с очень глубокими декольте и пышными юбками, нередко с продольным разрезом либо облегченных при помощи кружевных вставок. Прически их, предельно простые, украшали цветы, драгоценности или ярко фосфоресцирующие светлячки.

Большую часть публики составляли мужчины, и в недавнее время число их заметно прибавилось. Многие были столь же высоки ростом, как Водал, а то и выше, все кутались в плащи, как будто зябли на нежном весеннем ветерке, а лица их укрывала тень широкополых петазов с низкой тульей.

Оковы Бальдандерса с лязгом рухнули на подмостки, и Доркас взвизгнула, подавая мне знак, что он свободен. Я повернулся к нему, втянул голову в плечи и подался назад, выставив перед собой факел, выдернутый из ближайшего кольца. Едва не загашенное всколыхнувшимся маслом, пламя затрепетало, однако, коснувшись края чаши, загодя смазанного доктором Талосом серой пополам с минеральными солями, снова воспрянуло к жизни.

Великан, как и требовала его роль, изображал безумие. Его жесткие волосы упали на лоб, однако глаза сверкали за их завесой так дико, что, несмотря на нее, были прекрасно видны. Челюсть Бальдандерса отвисла книзу, обнажив пожелтевшие зубы, из уголка рта струйкой сочилась слюна, руки – вдвое длиннее моих – потянулись ко мне.

Напугало меня – признаюсь, напуган я был всерьез и от всего сердца пожалел, что в руках у меня не «Терминус Эст», а всего лишь железный факел, – то, что я могу назвать только выражением, прячущимся под безучастностью, под отсутствием всякого выражения на его лице. Пожалуй, подобное можно сравнить с черными водами, текущими подо льдом замерзшей реки. Роль доставляла Бальдандерсу ужасающее наслаждение, и, оказавшись лицом к лицу с ним, я впервые понял: да ведь он не столько притворяется буйным безумцем на сцене, сколько изображает здравие ума и тупое смирение вне ее! Сколь же на самом деле велик был его вклад в создание пьесы? Хотя, возможно (и даже скорее всего), дело состояло лишь в том, что доктор Талос понимал своего пациента гораздо лучше, чем я.

Разумеется, пугать придворных Автарха, как деревенских жителей, не стоило. Дальше Бальдандерсу надлежало вырвать из моих рук факел, сделать вид, будто ломает мне хребет, и завершить сцену, однако не тут-то было. Был ли он столь же безумен, как притворялся, или искренне разозлился на прибывавшую публику – этого я сказать не могу. Возможно, оба объяснения верны.

Как бы там ни было, выхватив у меня факел, Бальдандерс повернулся к зрителям и взмахнул им, обдав все перед собой веером огненных брызг. Жестяной меч, которым я пару минут назад угрожал обезглавить Доркас, валялся под ногами, и я инстинктивно нагнулся за ним, но, выпрямившись, увидел Бальдандерса посреди публики, машущего угасшим факелом, будто палицей.

Кто-то выстрелил. Разряд поджег его костюм, но тела, должно быть, не задел. Около полудюжины экзультантов обнажили шпаги, а еще у кого-то (у кого именно, я не разглядел) оказалось при себе редчайшее из оружия, «греза». Миг – и великана с головы до ног окутало нечто вроде пурпурного дыма, только движущееся много быстрее. Казалось, Бальдандерс окружен всем, что случилось с ним в прошлом, и многим таким, чего не было вовсе: сбоку от него возникла седовласая женщина, над самой макушкой закачалась в воздухе рыбацкая лодка, а пламя, охватившее его одежду, затрепетало на крепком холодном ветру.

Однако все эти видения (как говорят, ошеломляющие, превращающие солдат в беспомощную обузу для своей стороны) на Бальдандерса никак не подействовали. Великан как ни в чем не бывало шагал вперед, расчищая себе путь взмахами факела.