Тень и Коготь

Имеют ли эти догадки что-либо общее с действительностью или нет, в то время, о котором сейчас идет речь, мне ничего подобного в голову не приходило. В невежестве своем я считал, что границы Обители Абсолюта (простирающиеся и в пространстве, и во времени куда дальше, чем мог бы предположить несведущий) могут быть строго очерчены, и думал, будто приближаюсь или приблизился к ним, а то уже и миновал их. Так шел я всю ночь, держа курс на север по звездам, и на ходу предавался воспоминаниям о собственной жизни – тем самым, которых так часто стараюсь избегать перед тем, как усну. Снова мы с Дроттом и Рохом купались в осклизлом резервуаре под Колокольной Башней; снова я подменял игрушечного бесенка Жозефины краденой лягушкой; снова пальцы мои тянулись к рукояти топора, что вот-вот обрушится на затылок Водала и тем самым спасет Теклу от грядущего заточения; вновь видел алую струйку, вытекающую из-под дверей в камеру Теклы, и мастера Мальрубия, склонившегося надо мной, и Иону, уходящего в бесконечность меж измерений. Снова играл я в камешки у пролома в соединяющей башни стене, снова, в образе Теклы, отпрыгивал в сторону из-под копыт дестрие охранника отца…

Долго еще после того, как миновал последнюю балюстраду, я опасался наткнуться на солдат Автарха, однако какое-то время спустя, так и не увидев поблизости ни единого патруля, проникся к ним немалым презрением, а их нерасторопность счел еще одним проявлением грандиозного бардака, царящего в Содружестве на каждом шагу. Казалось, Водал – с моей ли помощью или без оной – одолеет таких растяп непременно; сию минуту бы одолел, если бы только нанес удар.

И все-таки андрогин в желтом халате, знавший пароль Водала и принявший доставленное мною послание так, будто давно его ждал, несомненно, был самим Автархом, господином этих солдат, не говоря уж обо всем Содружестве (в той мере, в какой оно признает над собою чье-либо господство). Текла видела его часто, а все ее воспоминания теперь принадлежали мне – да, это был он. Но если Водал уже победил, отчего продолжает прятаться? Может, Водал – попросту креатура Автарха? (Если да, почему обращается к Автарху, будто к слуге?) Снова и снова убеждал я себя, что все происшедшее в комнате-«картине» и коридорах Второй Обители мне просто приснилось, но знал: это не так, иначе куда подевался кусочек стали?

Размышления о Водале заставили вспомнить про Коготь – тем более что сам Автарх настоятельно советовал вернуть его жрицам ордена, называющегося Пелеринами. Я сунул руку за голенище и достал камень. На сей раз светился он мягко – не ослепительно, как в подземельях людей-обезьян, но и не тускло, как в то время, когда мы с Ионой рассматривали его в аванзале. Лежащий на ладони, в горсти, он, однако ж, казался мне огромным голубым озером, куда чище воды в резервуаре и, уж конечно, неизмеримо чище вод Гьёлля, чистейшим озером, в которое можно нырнуть… хотя, нырнув в его глубину, я каким-то непостижимым образом вознесусь ввысь. Вид его навевал покой и в то же время вселял в сердце тревогу, и я, вновь спрятав Коготь за голенище сапога, двинулся дальше.

Рассвет застал меня на узкой тропинке, петлявшей по иструхлявевшему, много более мрачному лесу, чем тот, за Стеной Несса. В лесу этом не было прохладной сени арчатых папоротников, однако громады акажу и цератоний обвивали мясистые пальцы лиан, точно гетеры, цеплявшиеся за деревья, обращая их длинные ветви в облака парящей над землей зелени, свисая книзу роскошными, цветастыми занавесями. Среди листвы перекликались неизвестные мне птицы, а как-то раз из развилки меж сучьями, с высоты колокольни, на меня с любопытством уставилась обезьяна, поразительно напоминавшая морщинистого рыжебородого мудреца в меховых одеждах, если не обращать внимания на две пары ладоней. Почувствовав, что дальше идти не смогу, я отыскал сухое местечко в тени, среди корневищ толщиной с колонну, и завернулся в плащ.

Сон мне нередко приходилось выслеживать, словно самую неуловимую из химер – тварь легендарную, можно сказать, несуществующую. Теперь он набросился на меня сам. Едва смежив веки, я вновь оказался нос к носу с разъяренным великаном Бальдандерсом. На сей раз «Терминус Эст» я держал в руках, однако меч мой казался не больше тонкого прутика. Стояли мы не на сцене, а на узеньком парапете. По одну сторону от него пылали факелы целой армии. По другую зиял отвесный обрыв, у подножия коего поблескивала гладь огромного озера – озера, что и было, и не было лазурью Когтя, наполнившей чашу ладони. Бальдандерс поднял над головой устрашающей величины факел, а я отчего-то превратился в ту самую куклу-марионетку, в фигурку мальчика, которую видел на дне морском, и чувствовал приближение исполинских женщин. Факел Бальдандерса, точно огромная палица, с грохотом рухнул вниз…