Тень и Коготь

В оцепенении, последовавшем за «пиром» у Водала, я узнал на собственном опыте, каково это – делить собственное сознание с кем-то еще. На сей раз все вышло иначе. Кумеянка выглядела не такой, какой я ее видел, и не такой, какой была в молодости, и вообще (по крайней мере, на мой взгляд) утратила всякий облик. Мысли ее окружили мои мысли со всех сторон, подобно незримой воде, окружающей рыбу, помещенную в стеклянный шар. Текла тоже была здесь, рядом, но целиком я ее не видел, будто она стоит за спиной, то легонько касаясь плеча, то щекоча дыханием щеку.

Еще миг – и Текла исчезла, а вместе с ней исчезло все остальное. Мои мысли стремительно понеслись в ночь, затерялись среди руин.

Очнувшись, я обнаружил, что лежу на черепичной кровле невдалеке от огня. На подбородке обильно пенилась слюна пополам с кровью из искусанных губ и языка. Ноги ослабли так, что не подняться; сесть – и то удалось с трудом.

Поначалу мне показалось, что остальные исчезли. Если крыша подо мной сохраняла прежнюю твердость, то они сделались туманными, полупрозрачными, словно призраки. Справа от меня распростерся навзничь призрачный Хильдегрин – сунув руку в его грудную клетку, я почувствовал, как бьется, трепещет в ладони рвущейся на волю бабочкой сердце внутри. Прозрачнее всех – еще немного, и вовсе не разглядишь – оказалась Иолента. Над нею проделали вовсе не только то, о чем догадывалась Меррин: под плотью виднелась и проволока, и полосы металла, но даже они утратили четкость очертаний. Окинув взглядом собственные ступни и ноги, я обнаружил, что отчетливо вижу Коготь, сияющий голубым огоньком, сквозь кожу голенища, и потянулся к нему, но в пальцах не нашлось сил, чтоб вытащить камень из сапога.

Доркас словно бы просто спала. На губах ее не пузырилась пена, и выглядела она куда более осязаемой, чем Хильдегрин. Рядом с ней, точно кукла-марионетка в черном тряпье, покоилась Меррин, столь туманная, невесомая, что даже хрупкая Доркас в сравнении с нею казалась дородной и полной сил. Не оживленная разумом, костяная маска ее лица словно бы превратилась в обтянутый пергаментом череп.

Кумеянка, как я и подозревал, оказалась вовсе не человеком, но и не одним из тех чудищ, которых мне довелось увидеть в садах Обители Абсолюта. Вокруг мерцающего жезла обвилось кольцами глянцевитое тело сродни змеиному. Головы я, поискав ее взглядом, найти не сумел, однако узоры вдоль змеиной спины составляло множество лиц, и каждое из тех лиц лучилось неописуемым, самозабвенным восторгом.

Пока я разглядывал остальных, Доркас пришла в себя тоже.

– Что с нами случилось? – проговорила она.

Рядом со мною встрепенулся, зашевелился Хильдегрин.

– По-моему, мы смотрим на самих себя, так сказать, с расстояния куда более одного-единственного мгновения.

Доркас открыла рот, но крика за сим не последовало.

Грозные тучи не принесли с собой ветра, однако внизу, среди улиц, вихрями кружилась пыль. Не знаю даже, как описать эту картину… как будто бесчисленный рой крохотных, во сто крат мельче мошек, насекомых, гнездившихся в щелях и трещинах меж неровных камней мостовой, разбуженный светом луны, устремился в беззвучный брачный полет. В мельтешении насекомых не чувствовалось никакого порядка, но вскоре, с течением времени, их скопище разделилось на стаи наподобие туч, колышущихся из стороны в сторону, неуклонно растущих, густеющих, и наконец эти тучи снова осели на россыпи обломков камня.

Едва полет завершился, насекомые словно бы поползли друг по дружке, стремясь к середине роя.

– Да они же живые, – вырвалось у меня.

– Нет, взгляни – мертвые, – негромко откликнулась Доркас.

Она оказалась права. Минуту назад бурлившие жизнью, сонмы крохотных тварей обернулись выцветшими на солнце ребрами; пылинки, в точности так же, как ученые собирают вместе осколки цветного стекла, дабы воссоздать для нас древние витражи, разбитые вдребезги тысячи лет назад, соединились в черепа, заблестевшие глянцем в изумрудном свете луны. Среди мертвых появились, зашагали куда-то всевозможные звери – элюродоны, неуклюжие спелеи и прочие, названия коих мне неизвестны, и все они были гораздо призрачней нас, наблюдавших за ними с крыши.

Но вот мертвые один за другим поднялись. Звери исчезли, как не бывало, а поднявшиеся начали мало-помалу отстраивать город заново. Тесаный камень рядами ложился в стены, возродившиеся из пепла стропила обрастали прочной глиняной черепицей, и вскоре создания, поначалу казавшиеся не более чем ходячими трупами, набравшись сил за работой, обернулись кривоногим, коренастым народом, ходившим по-моряцки, вразвалку, да двигавшим циклопических размеров камни мощью одних только широких плеч. Спустя некоторое время строительство было завершено, и мы замерли, ожидая, что произойдет дальше.