Тень и Лёд

Пытается вызвать у него симпатию? Ей нужно принять правду: он не испытывал сочувствия.

Чтобы доказать это, он затянул лианы. Когда она вздрогнула, Нокс почувствовал еще один спазм в груди, но не ослабил путы.

— Во всяком случае, это, наверное, к лучшему. В моей голове бушует война.

Кожа вокруг ее соблазнительного рта натянулась, когда она закрыла глаза. Пот выступил у нее на лбу, стекая по вискам.

— Скажи мне, что ты видишь и чувствуешь.

— Ненависть… решимость… необходимость убить… нежелание убивать.

Он обдумывал, стоит ли объяснять то, что, по его мнению, произошло, или позволить ей самой во всем разбираться.

Невежество сделает ее менее или более опасной?

— Ты была права, — сказал он. — Селеста и Гуннар были любовниками. Он случайно не рассказал ей о своем мече? Какими особыми способностями он обладал. — Он пытался говорить небрежно, но у него ничего не вышло.

— Меч… нет. К сожалению.

Правда или ложь? Он выпятил челюсть, но сказал:

— Ладно, давай тебя подлатаем.

Давление в груди только усилилось, когда Нокс собрал медикаменты. К тому времени, когда он вернулся в постель, то удивился, что его сердце не взорвалось.

Не только его состояние ухудшилось. Вейл смотрела на него, ее карие глаза остекленели от боли.

— Так и будешь там стоять? — огрызнулась она. Любой другой стал бы проклинать его существование или умолять о помиловании. Но не его Вейл. — Ты сказал, что залатаешь меня, так что, черт возьми, приступай.

— Когда тебе больно, ты ведешь себя хуже чудовищ Адвевета. Принято к сведению.

Если у нее и была чопорная и правильная сторона, Нокс не видел никаких реальных доказательств этого. И был рад.

Почему ее язвительность так привлекала его? Почему что-то в ней привлекало его? Ему не нужна она или кто-либо еще. Необходима? Едва ли. Она была багажом, который он не хотел нести. Красивым багажом, да, но все равно обременительным.

Она станет главной мишенью. Убить ее здесь было бы милосердием.

{Защищай}

«Хорошо. Ты меня убедил».

Примостившись рядом с Вейл, Нокс принялся за работу. Он разрезал ее рубашку и внимательно осмотрел рану. Рана оказалась не такой зажившей, как он думал, ключица рассечена так глубоко, что можно было разглядеть кость. Только края покрылись струпьями. Кровь размазалась по всему ее торсу и запятнала прекрасные розы, вытатуированные на животе.

Жесткими движениями он очистил рану и нанес обезболивающую мазь.

— Мне нужно наложить швы? — спросила она.

— Возможно, — сказал он, но все равно обмотал ей плечо бинтом. — Твоя кожа будет расти вокруг нитей, и мне придется их вырезать.

— Никаких швов. Ты верно заметил. — Она захлопала ресницами, выражая невинность. — Подаришь мне еще одну рубашку?

— Ты можешь взять еще одну, когда мы будем уверены, что ты не истечешь кровью.

— Еще одно верное замечание. Я просто хочу… — Она ахнула. Застонала. — Прекрати, Нокс, пожалуйста, прекрати.

Он схватил ее за подбородок.

— Сосредоточься на мне, вейлина. — Ласковое обращение вырвалось внезапно, сбивая его с толку, но причины не стоили того, чтобы их сейчас анализировать. — Несмотря на смятение и боль, тебе есть что праздновать. Когда ты убила Селесту, ты получила больше, чем ее воспоминания. Теперь ты бессмертна.

При слове «убила Селесту» она вздрогнула. Ее моральный кодекс получил серьезный удар и вскоре получит еще один, и еще, пока не разрушится безвозвратно.

— Я бессмертна, как и ты?

— Именно. Ты можешь умереть только путем обезглавливания, удаления сердца или сжигания твоего тела в прах.

— Бессмертна, — глухо повторила она.

— Передача памяти не происходит, когда мы совершаем убийства. Такая особенность только у тебя. Расскажи мне, что ты видишь, и не упускай никаких деталей.

— Сестры… семья, любовь. Может быть, я смогу их спасти? Должен же быть какой-то выход.

— Ничего подобного.

— Возможно…

— Ты думаешь, что остальные не пытались спасти людей, которых мы любим?

Вейл всхлипнула, звук был одновременно жалким и выворачивающим наизнанку.

«Отбрось чувства».

Нокс совершил ужасные вещи, чтобы спасти свою дочь. В конечном счете, только одно имело значение — победа.

Каждую миллисекунду Второй Великой Войны в его голове проносились три «если бы».

1. Если он умрет.

2. Если Минке не исполнится восемнадцать, когда он умрет.

3. Если она будет считаться взрослой, когда он умрет.

Когда она была ребенком, ее отдали в Высший Совет для обучения в качестве Наблюдателя. Став взрослой, стала бы кандидатом на смерть… если бы не сбежала от своей временной семьи.

Но, в конце концов, она все равно умерла в страданиях.

«Я должен был вернуться к счастливому взрослому человеку, который рад увидеть меня снова. Вместо этого…»

Вдох, выдох. Хорошо, все хорошо. Он дышал. «Очисти свой разум. Ничего не чувствуй».

— Ой-ой. Могу сказать, что ты сейчас имеешь дело с эмоциональным расстройством. — Вейл издала безумный смешок, как будто ее это позабавило, вызвало отвращение и одновременно она готова была разрыдаться. — Просто… забудь о себе на секунду. Я ничего не понимаю. Объясни все, пожалуйста, словно ребенку.

Он помассировал затылок.