— Весь вопрос — насколько они опасны для окружающих.
— Спасибо. — Джекинс повертел в пальцах остро отточенный карандаш. — Я надеюсь, вы не сочтете мое вступление непрофессиональным? Просто мистер Джон Линк — весьма яркий образец того, о чем я начал говорить.
Вот вы шли на встречу ко мне и видели мирных людей в уютной обстановке. Картина, я знаю, идиллическая. Но вы же понимаете, что за этим стоит…
Джекинс замолчал, внимательно глядя на Потемкина. Тот ждал, не задавая вопросов.
— Давайте я с вами буду говорить на бытовом уровне, а не на медицинском, — продолжил наконец доктор. И тут Олег улыбнулся:
— Что, неужели я произвожу настолько убогое впечатление?
— Напротив, вызываете доверие, хоть вы еще и двух слов не сказали. Но я доверяю своему опыту… Так вот, если бы я общался с Джоном Линком вне стен этой клиники, не в этом кабинете, если бы я не знакомился с историей его болезни и теми материалами следствия, которые мне предоставили, — впечатление было бы однозначное — Джон Линк совершенно здоров.
— Так‑таки и совершенно?
Джекинс кивнул:
— Как говорят у нас на Юге — здоровее нас с вами. Как вы понимаете, я имею дело с сотнями больных, самых разных — в смысле этнической принадлежности, биографии, мировоззрения — одним словом, всего решительно. Больной человек всегда проявляется — словом, неосторожным движением, каким‑нибудь внешне почти незаметным, но повторяющимся навязчивым мотивом поведения. А тут — ничего. Если бы он не совершил того, что совершил, — ему здесь совершенно не место.
— То есть вы ставите под сомнение результаты экспертизы специалистов‑психологов, предоставленные суду?
Джекинс снова широко улыбнулся и покачал головой:
— Вот видите! Уже возникают конфликтные моменты. А дальше вы спросите меня, согласен ли я повторить то, что сказал вам, под присягой… А я отвечу, что нет, не согласен. И разговор у нас будет идти на уровне формально‑официальном. А я предупредил вас — я вам сообщаю то, что видел, беседуя с Джоном Линком почти ежедневно. Повторяю — на бытовом уровне. Вот и вся разница.
— А его болезненная страсть к художнику Брету Леборну?
Врач пожал плечами:
— А что в ней болезненного, в этой страсти? Человек, как говорят поэты, сотворил себе кумира. Я не собираюсь сейчас вдаваться в культурологические или литературные подробности. У Джона Линка — художественный тип восприятия действительности. И его чувства к Леборну вполне этому типу соответствуют.
— Как по‑вашему, способен ли Линк на повторные убийства?
— По‑моему, нет. Хотя поручиться, как профессионал, я ни за кого не могу, ни за вас, ни за себя.
— Доктор Джекинс, давайте так — откровенность за откровенность. Я сейчас вам задам вопрос тоже не на профессиональном уровне, а на бытовом. Идет? Только без обид…
— Принято.
— Есть шанс, что Линк вас обманывает?
Джекинс надолго задумался. Вздохнул тяжело.
— Знаете, вы мне напомнили одну очень давнюю историю, о которой я сам почти забыл. Да, был у меня больной, который сумел меня обмануть. И последствия этого обмана были суровые: он вышел из лечебницы и совершил преступление. И я до сих пор не могу себе этого простить. Я тогда проглядел то, что мы называем «триггер», спусковой крючок. Этот человек был абсолютно нормален во всем, пока не появлялась ситуация с этим «триггером» — тогда он переставал быть адекватным. Да, был такой случай один раз — за двадцать лет моей практики. — Джекинс зябко поежился. — До сих пор казнюсь…
— Есть ли шанс, что у Джона Линка тоже существует такой «триггер»?
— Не думаю, — произнес Джекинс раздумчиво. — Есть целый ряд сопутствующих признаков, которые так или иначе должны были бы проявиться. Но я вам признателен за ваши вопросы. Знаете, иногда совсем простые вопросы со стороны, такие как ваши, например, заставляют вспомнить о вещах и событиях, о которых интуитивно предпочитаешь не вспоминать.
— Где мы будем общаться с Джоном?
— Как я вам уже сказал, он у нас на хорошем счету. Поэтому можете увидеться в нашей комнате свиданий, можете посидеть в фойе в креслах… А можете и пойти в сад погулять, я думаю, вы захотите, чтобы никого поблизости не было.
Джон Линк был невысокого роста, худощав, субтилен. Густые длинные светлые волосы зачесывал набок и во время разговоров иногда делал резкое движение головой, убирая волосы со лба, — жест, который он, возможно, позаимствовал из какой‑нибудь рекламы шампуня… Эти волосы и были, пожалуй, самым примечательным в его облике. За исключением этого признака Джон Линк был… почти никакой. Глаза неопределенного светлого цвета, овал лица — не круглого и не вытянутого, какой‑то неопределенный подбородок, острый нос, тонкая шея… «Но, в общем, такого надо отбирать для «наружки», — подумал Потемкин. — В жизни не запомнишь, не различишь в толпе, при очной ставке — не опознаешь».
Они сели на деревянную скамейку в тихом уголке больничного парка. Некоторое время просидели молча. Линк почти не глядел на Потемкина и не проявлял интереса к будущему разговору. Как будто он один вышел погулять, присел на скамью и сидит дышит воздухом.