Тень иракского снайпера

– Да, но вы сказали то, что сказали. А я только экстраполировала это. «Какое-то участие…» – разве не так? И, – продолжала Эмилия, – это фактор номер один. А фактор номер два – вы, Алек, обратили внимание, кто все эти убитые? Ни одного человека – так сказать, без тени на лице. У одного – «Детсад для взрослых», у другого – автомобильные аварии, у третьего – порносайт. Все это бизнесы… как бы сказать помягче? На грани закона. Нет, воровать можно везде, я знаю. И есть такие же бизнесы, где люди действуют строго в рамках закона – тоже знаю. Порносайт – единственное, что пока вне закона, да и то пока… Недавно я смотрела трогательную передачу о проституции. «Мы нужны, и наш бизнес нужен!» – так она называлась. И мадам с экрана подробно рассказывала о себе и о жизни своих звезд. Я что хочу сказать? – Эмилия поправила прическу. – На грани закона и беззакония делаются очень большие деньги. Все трое убитых – они не преступники, отнюдь, что вы! Они – уважаемые граждане. Они представители той прослойки, которая «на грани» и без которой наше общество существовать, как видно, не может. Вот этими досужими наблюдениями мне хотелось с вами поделиться.

Эмилия решительно затушила сигарету в пепельнице и тряхнула волосами.

– Побегу, мне пора.

– Вы не сказали, какая у вас просьба, – напомнил Потемкин.

– Это специально. Я хотела, чтобы вы к этому сами вернулись. – И без паузы: – Просьба: эксклюзивное интервью с душителем, когда вы его возьмете. Идет?

* * *

Хурам Хасане проснулся в отличном настроении: вчера состоялся совет директоров его концерна. Совет прошел без всяких треволнений, а могло быть иначе: сведущие люди сообщали, что конкурирующая сеть «Минц» вела приватные переговоры с некоторыми членами его совета, пытаясь склонить их к действиям против Хурама. Хасане, естественно, предпринял контрмеры – тоже негласно, – но на вчерашний совет шел внутренне напряженным, мало ли что? Но все обошлось… Пока.

Хурам ни минуты не заблуждался относительно того, что стабильно в этом мире, а что переменно. Да, все они, члены совета, сидели вчера смирно, как овечки, и дружно голосовали… И выступали – совершенно не по делу, но зато уж как подобострастно. Поистине, Америка – великая страна: тысячи обликов у нее, тысячи стран сокрыто в ней одной. Вот они сидели все вместе вчера на этом совете – англосаксы, евреи, армяне, персы. А прокрутить для кого-то запись вчерашнего действа – Ближний Восток, да и только… Медоточивые речи, масленые улыбки.

Как будто он, Хурам, не знает, чего от них можно и нужно ждать в действительности – от всех вместе и от каждого в отдельности.

Хасане вытянулся на спине и произнес строки утренней молитвы «Аль-Каусар»: «Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! Тебе дарован Аль-Каусар, бесчисленные блага на земле и на небе… Посему совершай намаз ради своего Господа и приноси жертву. Воистину, твой ненавистник сам окажется посрамленным…»

Эти слова были, так сказать, личной молитвой Хурама, помимо пяти положенных – на коврике, простираясь ниц, обращаясь лицом к Каабе. Впрочем, будучи человеком современным, Хасане далеко не всегда строго соблюдал требуемые формальности.

«У меня с Ним, – говорил он, поднимая глаза, – свои отношения. И в них никому не позволено вмешиваться».

И это были не просто слова – Хасане на деле был достаточно умен, чтобы осознавать свою и всеобщую ничтожность перед лицом Всевышнего и понимать, насколько хрупок и неверен окружающий мир, который выглядит таким прочным и непоколебимым.

Империи, что всем внушают страх,

Дворцы и монументы – станут прах…

Хайям – великий поэт, математик и астроном, его рубаи не раз помогали Хасане в самые сложные часы его жизни. Но – великий Восток! – твоя мудрость поистине переживает века – Хасане ни в чем не был упертым ортодоксом и житейский здравый смысл ценил превыше всего.

Он щедро жертвовал деньги на мечеть, но когда один из новых служителей, еще толком не понимавший, с кем имеет дело, мягко упрекнул Хурама за то, что он нечасто посещает храм, тот, не задумываясь, процитировал неопытному мулле своего любимого Хайяма:

Хотя в мечеть по зову я пришел,

Не для божественного слова я пришел.

Я здесь однажды коврик утащил,

Истерся он – и снова я пришел!

И, глядя снисходительно на обомлевшего муллу, заключил:

– Веру надо воспитывать в молодежи, веру! – И ушел, оставив священнослужителя в недоумении.

…Итак, Хасане проснулся в добром настроении после удачного вчерашнего дня. Но это не все – и сегодняшняя ночь выдалась спокойной. Улегшись в свои обычные двенадцать, он проспал без перерыва до семи тридцати – а это теперь, с возрастом, случалось, увы, нечасто…

Но и это еще не все – день впереди предстоял беззаботный и даже приятный. Хасане любил субботу. Нет, не по религиозным соображениям – к еврейской религии он отношения не имел, а к евреям относился доброжелательно, но сдержанно…