Тень ислама

В конце концов между тунисским ученым и славянином завязалась оживленная переписка и Али-Абдул-Вагаб, приглашенный «Махмудом», при своем возвращении в Тунис, высадился в Боне, где и провел три дня в обществе Изабеллы Эбергард и ее матери.

«Я не могу описать изумления, охватившего меня на дебаркадере, когда вместо того, чтобы пожать руку Махмуда, я очутился перед очень изящно одетой молодой девушкой».

Али-Абдул-Вагаб остался очарованным. Но, познакомившись потом гораздо ближе с ней, он все же никак не мог разгадать ее.

«Эта, — по его более поздним словам, — красивая и молодая девушка, сознательно отказавшаяся от приятных преимуществ ее пола с тем, чтобы идти навстречу приключениям, перед которыми бы отступил самый храбрый из мужчин», долго оставалась неразрешимой загадкой не для одного только Али-Абдул-Вагаба.

Не была ли она долгое время загадкой и для самой себя, она, писавшая:

«Есть во мне много такого, чего я еще не понимаю или только начинаю понимать. И тайны эти многочисленны. Однако я изучаю себя изо всех сил, я трачу мою энергию для осуществления на практике афоризма стоиков: „Познай самого себя“. Это тяжелая, привлекательная и болезненная задача. Что мне причиняет больше всего боли — это необыкновенная подвижность моей натуры и действительно отпаивающая неустойчивость моих настроений, сменяющих одно другое с необычайной быстротой. Это заставляет меня страдать и я не знаю другого средства, кроме немого созерцания природы, вдали от людей, лицом к лицу с великим Непостижимым, единственным прибежищем души в бедствии».

Смерть больной матери изменяет образ жизни Изабеллы Эбергард. Похоронив ее на мусульманском кладбище Бона, — там стоит камень с надписью: «Фатима Манубия», таково было магометанское имя Наталии Мердер, — Изабелла Эбергард возвращается к престарелому деду, к Александру Трофимовскому, в Женеву с тем, чтобы выполнить, как писала она, «свою дочернюю обязанность».

Но старый, добрый дед немногим пережил Наталию Мердер.

Изабелла Эбергард отныне ничем не связана с Европой… Дед оставил ей небольшое состояние. Она свободно может идти тем путем, на который ее так звал «этот великий, влекущий нас туда сфинкс».

* * *

Она приняла решение с присущей ей «необычайной быстротой». «4-го июня 1899 года, — пишет ее французский биограф, — она выезжает из Женевы. 14-го июня она в Тунисе. 8-го июля она двинулась в путь в Южный Константин[28]. 12-го июля мы находим ее в Тимгаде „завтракающей и отдыхающей под аркой Траяна“ и спустя два дня в Бискре. Она хочет ехать дальше, достичь великой пустыни».

«Жадная к неизвестному и к скитальческой жизни», — так она говорит о себе в коротенькой автобиографии, — Изабелла Эбергард объезжает верхом Тунис, восток Алжира и константинскую Сахару. «Ради большого удобства и эстетики» она одевается в костюм араба.

Прекрасно говорящая по-арабски, мусульманка, знающая всю мудрость Корана, она — для внешнего же мира, вернее, он — пользуется полным доверием кочевых племен, их шейхов, религиозных братств и их святых — «марабутов», перед ней открываются все тайны жизни североафриканских, исповедующих ислам народов.

Это свое первое путешествие в Сахару, к неумолимо влекущему ее Югу, она совершает или одна, или в компании случайных туземных спутников.

О том, что она женщина, знают только французские военные власти. Правда, Изабелла Эбергард могла бы отправиться с караваном капитана Сюсбиеля, но, зная суровое обращение этого офицера с туземцами, она отказалась от так облегчающей путешествие возможности. Ибо, «желая изучить нравы Юга», она не хотела лишать себя симпатий туземцев, что неминуемо произошло бы, если бы она ехала с отрядом Сюсбиеля.

Было условлено, что она молодой «талеб», тунисский ученый, путешествующий с научною целью и желающий посетить зауйи[29] Юга.

Но уже в Бискре начальник так называемого «арабского бюро», подполковник Фридель, спросил ее: не методистка ли она? Узнав, что она русская и мусульманка, он не понял ничего. Здесь впервые по отношению к Изабелле Эбергард зародилось у местных военных властей какое-то нелепое подозрение, сказавшееся чреватыми последствиями.

Пустыня с ее оазисами, окруженными пальмовыми рощами, с высохшими солеными озерами — в одном из них она чуть было не погибла вместе с конем, — с фантастическими миражами, с настоящими, но также фантастическими городами, с ночевками то под открытым небом, то в bordji, полных скорпионов, то с караванами, с разговорами со случайными спутниками: берберами, арабами и неграми, солдатами из дисциплинарных батальонов и Легиона, со днями перемежающейся лихорадки, приводившей к ней среди песчаных дюн и сказочных оазисов вереницы причудливых образов, с часами восхода солнца и с изумительными «могребами» — часы захода — произвела неизгладимое впечатление на Изабеллу Эбергард.

Одним из самых для нее пленительных моментов был ее въезд в древний Элуэд.

Возможно ли не пережить вместе с ней волнения, перечитывая строки, посвященные ею описанию этого момента: