Но когда Генка свернул на Пароходную, навстречу ему двинулся туман. Он по вечерам иногда накатывал с реки и ложился на улицы внезапно и плотно. Свет окон глох и расползался, а раскаленные нити в лампочках фонарей проступали сквозь толщу тумана красными паутинками.
Генка вышел на берег, думая о непонятной погоде нынешнего лета: смесь ветров, туманов, гроз и жары. Говорят, виновата растущая активность солнца. Может быть…
С берега не было видно ни воды, ни огней. Мощный луч прожектора, видимо, увяз в тумане на полпути. У пристани встревоженно и сиротливо трубили буксиры.
«Как заблудившиеся мамонты», — вспомнил Генка.
Никакие горести и тревоги не омрачали Илькины дни. Радость была упругая и певучая, как тетива у лука. А сам Илька был как стрела на этой тетиве. Иногда радость толкала его тугим ударом, и он мчался куда-нибудь, рассыпая щелканье подошв, пугая кур и прохожих.
— Илька, не пора ли стать серьезнее? — иногда спрашивала мама.
— Зачем?
В самом деле, зачем быть серьезным, когда все вокруг так хорошо! Дожди хорошие, и лодка, которая сохнет под навесом, и солнце, и улицы. И мама. И все люди.
Все люди хорошие, только разные. С ними по-разному надо вести себя. С Владиком можно хоть про что говорить и можно подурачиться. С Генкой надо быть сдержаннее, а то посмотрит, как на маленького, и скажет: «Вот козел». С Иваном Сергеевичем хорошо ходить по улицам, держась за руку. Только временами случается непонятное: когда Илька чувствует на плече его большую ладонь или когда Иван Сергеевич вдруг весело вскидывает его в воздух, Илька смеется, а в горле царапаются слезы. И это очень странно: ведь ничего печального не случилось.
Недавно Иван Сергеевич спас Ильку от большой неприятности. Мама сказала, что в августе поедет работать в лагерь и заберет с собой Ильку.
В августе! Когда самые лучшие ветры, такие нужные для паруса! В те самые дни, когда встанут над крышами пестрые эскадры «конвертов»! Даже сумашедший не сбежит из города в такое время. Правда, Владик уезжает, но это — другое дело. Одесса лучше всех ветров и лодок…
Илька пробовал спорить с мамой, но не добился ничего, кроме крепкого нагоняя. Тогда он ушел из дома. Он пошел к Владику, чтобы рассказать про свое горе. Услышал про Илькину беду Иван Сергеевич, подумал, посмотрел на Владика и сказал:
— Не горюй, Илья. Что-нибудь сообразим.
Илька не представлял, что тут можно сообразить. Но Ивану Сергеевичу он верил и тревожиться перестал. К тому же до августа было далеко, и о лагере мама больше не вспоминала. Жизнь снова сделалась безоблачной.
Правда, в тот день, когда кончили красить лодку, у Ильки снова чуть не испортилось настроение.
Пришел дядя Володя.
Илька был дома один. Любой человек мог заметить это сразу, но дядя Володя все-таки спросил:
— Ты один?
— Да, — сухо сказал Илька.
— А мама?
Вот дурацкий вопрос!
— Мама на работе.
— Жаль… Очень жаль.
Илька промолчал.
— А когда мама придет, если не секрет?
— Не секрет, — сказал Илька. — В девять вечера. У нее доклад на собрании.
Дядя Володя не отрывал ладонь от дверной ручки. Он то оттягивал дверь на себя, то прикрывал ее. На его лице была большая нерешительность.
— Жаль, — снова повторил он.
Илька приподнял плечи: «Жалейте, это ваше дело».
— Тогда вот что… — Дядя Володя снова потянул дверь на себя. — Ты скажи маме, что вечером я зайду. В половине десятого. Хорошо?
И тогда Илька ответил:
— Не надо.
Он сам испугался своей решительности. Но только на одну секундочку испугался. Он отвернулся к окну и сунул руки в карманы.
Дядя Володя молчал.
Поскрипывала дверь.
— Не надо приходить, — тихо сказал Илька. — Никто не обрадуется.
— Это точно? — так же тихо спросил дядя Володя.
— Да, — произнес Илька и подумал: «Скорей бы он ушел».
Дядя Володя не уходил.
— Послушай, Илюша, — сказал он. — Может быть, ты рассердился из-за фламинго? Зря. Я же убил его не нарочно.
— При чем здесь фламинго? — сказал Илька. — И при чем здесь я?
Дядя Володя покусывал губы.
— Ладно, я пойду… — Он оглядел Ильку от стоптанных сандалет до разлохмаченной макушки. — А я и не замечал, что ты уже настоящий мужчина…
Он осторожно и плотно закрыл за собой дверь. И в Ильке вдруг шевельнулась жалость к этому человеку, который больше не придет и который не хотел убивать фламинго. Илька не стал прогонять эту жалость, но он знал, что все сказал правильно.
А настоящим мужчиной дядя Володя назвал его зря. Если бы он был настоящим мужчиной, то отправился бы путешествовать. И прежде всего заехал бы в Африку или другие места, где разные фашистские гады воюют с народом, и помог бы партизанам.
Иногда в Генкином дворе появлялись Юрик и Валерка. Они приходили тихие, чуть виноватые, останавливались в сторонке и смотрели, как ребята возятся с лодкой. Могли долго-долго стоять и молчать, если с ними никто не заговаривал.
Один раз Генка сказал:
— Чем стоять, помогли бы смолу разогреть.
— Давай, — охотно откликнулся Юрик.
— Только покажи, как ее греют, — сказал Валерка.
В этот день, когда был назначен спуск фрегата на воду, Юрик и Валерка явились с инструментами: с киркой и маленькой лопатой.