Тень мачехи (СИ)

Залесский почувствовал себя бесконечно уставшим, опустошенным — будто долго шел куда-то, нес что-то ценное, но по пути растерял всю поклажу. И понял это, так и не дойдя до цели — к которой теперь, в общем-то, бессмысленно было идти.

Он глянул в сторону дома и махнул рукой Петровне, стоявшей возле окна. На подоконнике сидела вся кошачья братия — треххвостая, двенадцатилапая. Провожали. Залесский сел за руль, сунул ключ в замок зажигания — машина заурчала, готовая тронуться в путь. Юрий защелкнул ремень: он косо лег через старую дедову телогрейку — ту самую, в которой Таня приняла его за бомжа.

И решительно отключил телефон — чтобы не мучиться, даром ожидая ее звонков.

10

Ультрамариновый платок тонкой вязки уютно обтекал плечи, делал пронзительнее и глубже синеву Марининых глаз. Она повернулась, горделиво выгнулась перед пыльным зеркалом.

— И платье примерь, — ворчливо сказал Никандров, бросая на продавленный диван хрусткий прозрачный пакет. — А то всё жалуешься, что денег не приношу. Вот, бери, и будь благодарна!

Рядом с пакетом плюхнулась ополовиненная пачка тысячных купюр.

— Слав, откуда? — Марина радостно взвизгнула и схватила пачку. Зеленые бумажки зашуршали в ее руках.

— А потому что добытчик в доме! Кто тя подогреет, как не мужик твой? — продолжал ворчать Никандров, но было видно, что ему нравится эта роль: денежного, крутого, пришедшего к своей крале с подарками. Он кивнул в сторону желтого пакета, оттопырившего целлофановые ручки: — На стол собери, сбрызнуть надо. Повод есть.

— А платье? — взмолилась Марина. — Я быстро, Славик!

— Ладно, сам, — он поднялся, взял пакет и потопал на кухню, тяжело впиваясь пятками в дощатый пол. А она вытряхнула на диван трикотажное, синее, в крупных белых цветах, платье. Быстро переоделась, и, застегивая на талии белый поясок, вернулась к зеркалу. Аляповатость ткани, крупные складчатые кружева, свисавшие вдоль V-образного декольте, нелепый волан на подоле — всё это немного смущало ее. Непривычный фасон, она такое не носила. Но платье было новым, да еще и даренным. И на душе стало радостно: ценит ее Славка и любит, кто бы что ни говорил… Вот и Демидова эта всё талдычит: беги от него, да беги. А чего бежать-то, когда всё налаживается? Марина презрительно фыркнула. Набросив на плечи платок и спрятав деньги в шкафчик, под стопку выцветшего постельного белья, она пошла на кухню.

— Слав, спасибо! — она прижалась к спине сожителя, обвила его шею рукой, погладила колючий ёжик волос на бычьем затылке.

— Спасибой не отмажешься, — он повернулся, тяжело шлепнул ее по заду, и подтолкнул к табуретке. — Садись, выпьем по маленькой.

«Ох, не надо бы ему пить на старые дрожжи, потом неделю не остановится», — поморщилась Марина, но покорно села, зная, что отговаривать бесполезно. Да и самой хотелось праздника.

На столе уже стояла бутылка водки с высоким горлышком, банка шпрот капала маслом с оттопыренной крышки, а Славка рубил на старой деревянной доске колбасу и хлеб, сгребал на тарелки. Отодвинув доску, уселся, налил по полной рюмке. И сказал привычное:

— Ну, чтобы жись — аж держись!

Марина залпом проглотила водку, обжегшую пищевод, впилась зубами в бутерброд — пригасить жар во рту. А он уже разливался по телу, принося с собой светлую, радостную благодать. И, чтобы продлить это чувство, она тут же потянулась за второй.

Чокнулись, выпили. Лицо Никандрова подобрело, глаза смотрели ласково, любя. И Марина снова решилась спросить:

— Слав, так откуда деньги?

— Работенка подвернулась, — осклабился он. — Нашел я свой «горшочек, вари», Маринка! Всё на мази теперь. Вскорости еще бабосиков принесу.

Он глубоко затянулся, выпустил дым и добавил:

— Это была хорошая новость. Но есть и хреновая. Ты выпей, выпей, заскучала рюмка-то…

Марина выпрямилась, чуя неладное. Он вытащил пачку «Явы»:

— Бери, разговор непростой.

— Да не тяни ты! — раздраженно сказала она, беря сигарету. Курила редко — денег было жалко, но сейчас Славкино поведение заставило ее разволноваться. А он вытащил из-за пазухи несколько блестящих фотографий, бросил на стол и сказал, глядя ей в глаза:

— Докторша Пашку твоего забрать хочет. Уже в опеку сбегала, документы подписала.

Оторопев, Марина кончиками пальцев потащила на себя верхнее фото. Татьяна на фоне облезлого здания, вывеска «Отдел опеки и попечительства». Она же за столом, с бумажкой, озаглавленной: «Список документов на усыновление». На третьем фото она писала какое-то заявление, на четвертом — беседовала с тёткой-чиновницей, сидевшей за широким столом. Марина охнула, схватилась за горло:

— Да как же… Слава! Откуда это?

— Добрый человек предупредить решил, что докторша понт готовит. У него на нее свой зуб. Так что, мать, считай, одна ты осталась, — с грустью сказал Никандров.

— Да что ж она к моему сыну прицепилась-то? — едва не плача, вскрикнула Марина. — Своих бы рожала, или из детдома кого взяла! Что делать-то, Слав? Пашка ведь у неё сейчас!