Тень мачехи (СИ)

— Эх, ласточка ты моя, — вздохнула тётя Аля, с любовью глядя на внучку. — Кому нужна, если бабы не станет?

— Не говорите так, — поморщилась Татьяна, усаживаясь рядом с ней. — Надо беречь себя, нервничать поменьше — и всё будет хорошо.

— Ох, Танюша, да как тут поменьше нервничать? Я вот тебе одной признаюсь: так я пожалела, что дом продала! Уж так пожалела! Не надо было у Наташки на поводу идти. Да кто ж знал, шо она с Москвы как чужая вернется? И Викусю привезла, мы, говорит, мама, никак без тебя. Прям мёдом лила: как жить будем, как дитятко воспитывать… А оно вон как оказалось. На помойку всё, говорит!

— Тёть Аля, давайте не будем, вредно вам об этом. — Татьяна снова пощупала её пульс — он стал ровнее, хотя всё так же частил. — Где у вас тонометр? Давление бы померить.

— Там… — Алевтина Витальевна махнула рукой в сторону тумбочки. — Да мне и поговорить-то, кроме тебя, не с кем. Душу облегчить, давит…

Открыв дверцу тумбочки, Татьяна обнаружила мини-аптеку: склянки, шприцы, таблетки, пара градусников и даже пакет с горчичниками — осыпавшимися, почти коричневыми, на вид им было лет двести. Кожаный футляр с тонометром стоял на нижней полке. Таня размотала трубки фонендоскопа, наложила манжету тонометра на руку соседки. Прибор загудел, нагнетая воздух.

— А на Сергея этого Наташка дюже зла. Дюже! — продолжала Алевтина Витальевна. Татьяна понимала, что лучше не удерживать её — пусть выговорится, выльет свою обиду и страх. — Всё по телефону с ним гавкается. Я ей говорю: видать, судьба такая у нашего рода, женщинам без мужей детей воспитывать. Меня мамка с бабкой подымали, потом её — я, да моя матушка. А Наташка взъелась: «У меня-я судьба друга-а-ая! Я Викиного отца так привяжу, что никто отвязать не смо-ожет!» Я уж промолчала, что не может быть в жизни всё по ейному, что жизнь такая — всё по-своему поворачивает.

— Это точно, — с грустью сказала Татьяна, снова вспомнив Павлика, синяки на его теле, гибель Марины и её сожителя. — А что за Сергей?

— Да не видела я его! — отмахнулась свободной рукой соседка. — Приезжает редко, а, как соберётся, Наташка меня из дому выпроваживает. Говорит, не хочет он, чтоб его видели. Женатый потому что, и пост высокий занимает. А я вот думаю — поди, сволочь какая-нибудь, раз ребенка своего отослал за три Караганды! Или детей у него такая куча, что одним больше, одним меньше — уж и не важно. Одно слово — богатей!

— Ну, богатеи тоже разные бывают, — примирительно сказала Татьяна. Нахмурилась, глядя на дисплей тонометра. — Двести на сто семьдесят. Давайте сбивать, нельзя с таким давлением. Сейчас укольчик вам поставлю.

Она закопошилась в тумбочке, доставая шприц, ампулы с магнезией, пачку спиртовых тампонов. А соседка никак не могла остановиться:

— Да я сама виновата, Танечка, неправильно я Наташку растила! Привыкла она, что всё лучшее — ей, так теперь на жизнь и смотрит. Только и требует — вынь ей, да положь! А потому что я на трех работах корячилась, а сама в рванье ходила — лишь бы девочка моя ни в чём отказа не знала. И матушке своей давала её баловать. Жалели мы её, шо без отца, у других-то — были. И мы с мамой, две дурынды — тю-у-у: платьев ей нашьем, заколок-бантов накупим, а через воскресенье — в Новороссийск, то цирк, то дельфинарий, то экскурсия какая… Я уж о питании не говорю: и мяско ей, и яички све-е-еженькие, а конфеты да жвачки — так су-у-умками! Баловали, баловали… и вон что получилось! Так в попу дули, шо все мозги выдули!

— Поворачивайтесь, тёть Аль! — скомандовала Татьяна, держа на весу шприц с раствором магнезии. Соседка, кряхтя, легла на бок. Комкая подол халата, задрала его за спину, и приспустила трикотажные панталоны. Протерев спиртом место для инъекции, Демидова, легонько хлопнув ладонью, глубоко всадила иглу. Магнезию вообще нужно вводить как можно глубже… Вдруг вспомнились слова одного из институтских преподавателей: «Правый верхний квадрант ягодицы — именно квадрант, а не квадрат, двоечники! И только попробуйте уколоть в нижний!» И конечно, манекену все студенты кололи именно в нижний.

— Рука у тебя лёгкая, Танюша! Прям полегчало мне, — похвалила Алевтина Витальевна. — Ну, теперь жить буду!

— Как говорит мой знакомый доктор, надо жить — хоть из любопытства, — с улыбкой отозвалась Татьяна. — Может, вы поспите? А мы с Викой в детскую пойдём.

— Нет! — морщинистая рука соседки птичьей лапкой уцепилась за Танин рукав. Алевтина Витальевна снова перевернулась на спину, осторожно массируя место укола. — Посиди уж со мной, Танюша. А Викулька вон заснула, умаялась за ночь… Эх, будь Наташка поумнее, никакого мастита бы у неё не было, и дитятко бы не мучилось на искусственном-то! А та же без царя в голове, то покормит — то нет, и сцедиться всё времени нет, всё бежать куда-то надо! Только о себе и думает. Надо было драть её в детстве!

— Ой, нет, тётя Аля, это не выход! — категорично сказала Татьяна. — Нельзя бить детей. Это только кажется, что ремень решает проблемы.

— Ну а как тогда, по-твоему? Если и баловать — нельзя, и наказывать — тоже?