Тень мачехи (СИ)

— Ну-ка, ну-ка, повтори — кто кого бросил? — насмешливо протянула Наталья.

— Быстро домой! Я приеду через неделю, и не дай Бог ты будешь в таком же состоянии…

— Ага, и что? Дочку у меня заберешь? Ха! Да ты же так трясёшься, чтобы о ней никто не узнал!

Это была правда. Наталья хотя бы язык за зубами держала. Если забрать Вику, возникнет масса проблем: начиная с того, где взять надежного человека для её воспитания — и заканчивая тем, как убедить Наталью не болтать.

— Заберу. А ты пойдешь бутылки собирать, — холодно сказал он. — Только я сперва укорочу твой язык. Ты знаешь, это в моей власти. Всё в моей власти. Так что двигай домой. Я позвоню на городской через час. Возьмешь трубку, и чтобы трезвее стекла!

Волегов бросил телефон на кожаное сиденье и покосился на водителя: тот с непроницаемым видом смотрел на дорогу. Впрочем, о второй семье шефа он знал, даже отвозил Наталью с ребенком в Новороссийск. Он вообще много чего знал, этот Михалыч, но молчуном был проверенным и хорошо оплачиваемым.

«Ничего, до выборов полгода, есть время что-то решить, — успокаивал себя Сергей. — Может, приставить кого-то к Наташке, чтобы заставлял её как следует выполнять материнские обязанности? Но кого? Даже не знаю, кому мог бы доверить… Отбирать ребенка не выход, Вика с родной матерью, это дорогого стоит. Вряд ли кто-то чужой сможет её полюбить. Меня вот — никто не смог. Тёщу считать не стоит: она всего лишь благодарна мне за то, что не бросил Анюту, да и в отношения наши лезть не хочет. А я для неё — тот, кого любит Анюта. Зять, а не сын».

Машина остановилась возле здания аэропорта. Сергей набрал Новороссийский номер, прислушался к гудкам. Трубку сняла Наталья.

— Дома? — спросил он.

— Да… Извини, я дура, — в голосе звучало раскаяние. Похоже, протрезвела.

— Знаю, — хмуро ответил Сергей. — Викуля как?

— Спит уже. Всё нормально у нас.

— Хорошо.

Отключив телефон, Волегов перекинулся парой слов с Михалычем и вытащил из багажника сумку: в ней лежала запасная рубашка, трусы-носки-щетка — малый набор пилигрима, которым его сделала жизнь. Шагая к терминалу, Сергей удивился неожиданной мысли: весь его багаж стоит не больше сотни евро, как же мало нужно человеку… и зачем тогда гнаться за новыми деньгами, если те, что уже есть, позволят безбедно жить хоть до тысячелетнего юбилея? «Безбедно, но скучно», — поправил он себя, радуясь, что нашел достойный ответ. Но в глубине души знал, почему не может остановиться. Чтобы заработать деньги и власть, нужно быть энергичным и безжалостным, как акула. Вот только в природе она, если прекратит движение хоть на час, задохнётся и пойдёт ко дну. Так что и для таких, как он, остановка исключена.

Но поднявшись на борт самолёта, Волегов вдруг разозлился. «Сделаю всё, как решил с самого начала, — думал он. — Пусть Вика с Наташкой живут в Новороссийске, а я буду спокойно заниматься своими делами. Не стоит из-за ребенка ставить карьеру под угрозу. Акула так акула… зато никто и ничто меня не остановит, если не остановлюсь сам».

И он спокойно продремал все три часа до Берлина.

Сойдя на немецкую землю, Сергей купил букет цветов и взял в прокате машину — попался тот же фольксваген, на котором ездил в прошлый раз. Дорога до Лейпцига уже стала привычной, и он отмахал сто пятьдесят километров как на автопилоте. В клинику приехал почти в одиннадцать вечера. Беспрепятственно прошел через все медицинские кордоны: здесь его знали, и знали, что Анюту завтра выписывают. И что улучшений у нее нет. «Пока нет», — говорил доктор Штайнер, которому Сергей не верил ни на грош.

…В углах одноместной Анютиной палаты стояла полутьма. Горел лишь ночник над кроватью. Его лучи тонули в густой желтоватой субстанции, масляно стывшей в перевёрнутой бутылке капельницы, стекали по прозрачной трубке, спускавшейся до тонкой смуглой руки.

Его девочка спала. Темные локоны раскинулись по смятой подушке, лицо в неровном свете электрической ночи казалось оливковым. Полукружья ресниц подрагивали, скулы выступили чётче, будто Анюта похудела еще больше. Тоненькая морщинка залегла возле рта, и Сергей понял, как измучилась и устала его жена. К горлу подкатил комок — будто ледяную пробку воткнули. И Волегов невольно опустил взгляд: из-за него всё, из-за той горнолыжки…

— Серёжа? — шепот раздался оттуда, где стояло глубокое кресло с пуфиком для ног. В нём, кутаясь в шаль, будто пытаясь прогнать озноб, сидела Элина.

Волегов кивнул, прижав палец к губам. Совка махнула ему рукой, чтобы зашел и дверь закрыл плотнее: сквозняк.

— Как она? — еле слышно спросил Сергей, присаживаясь на пуфик.

— Всё так же, — одними губами зашептала Элина. — Врач говорит, нужно ждать. Если не подействует, через два месяца еще курс капельниц нужен.

Сергей пожал плечами, глядя на спящую жену. Ждать… Она столько лет ждёт! Так борется, так мужественно терпит все операции, уколы, процедуры! И ничего не меняется. Только изводит себя.

Он склонил голову. От букета, лежащего на его коленях, шел тонкий аромат. Странная смесь: лаванда, ирисы и можжевельник.