Тень мачехи (СИ)

Заметив краем глаза, что в футляры заглядывает не в меру любопытная соседка, Сергей захлопнул их и запихнул обратно в сумку. Соседка тут же отвернулась к иллюминатору — самолёт начал набирать высоту. Мальчик лет восьми, сидевший в другом ряду, зажал руками уши и захныкал: «Папа, я оглох!…» Его отец, такой же блондинистый и остроносый, прижал к себе сына, успокаивая: «Попробуй открыть рот. Водички хлебни. Потерпи, Костян, ты ж мужик!» А сам переживал, и это было видно.

Родные люди.

«Интересно устроена жизнь, — снова задумался Волегов, — нас с Натальей могла бы сроднить дочка. Могла бы, будь у нас хоть что-то общее, кроме неё… А вот Анюта готова полюбить моего ребенка, даже если в нём не будет и капли её крови. Опять говорила мне о суррогатной матери. Созванивалась с клиникой, где могут подобрать женщину, готовую стать донором яйцеклетки. Эх, если бы я знал раньше… Хотя что бы это изменило? Просто Наталья была первой женщиной, которая от меня забеременела. Хотя если она была бы десятой, двадцатой — я бы и тогда не смог позволить ей убить этого, ещё незнакомого мне, малыша. А представить сейчас, что Вики бы не было, я просто не могу — от одной мысли душу щемит».

Самолёт плыл над облаками, будто жук над хлопковой плантацией. Валуны и глыбы облаков — плотные, белые, с лазоревой дымкой по краям — почти неподвижно лежали внизу: казалось, ноги опусти, и будет мягко. А на самом деле — мокро и холодно, Волегов узнал, каково это, когда покорял Эльбрус. В тот день они дошли до Косой полки, и на высоте свыше пяти тысяч метров погода стала стремительно меняться. Их группа уже спускалась, когда пришли облака. И вот эта серая муть, в которой дальше своей руки ничего не видно, испугала его не на шутку. С тех пор он не выносил задымлений, даже безобидные облака из дым-машин в клубах рождали то же неприятное чувство промозглой, смертельно-опасной зыби, в которой не то, что шагать — шевелиться страшно. Вот они какие — облака.

Так и в жизни бывает: рисуешь себе радужную картину — а по факту оказывается, что всё не так. К примеру, женщина, которой ты доверяешь стать матерью своего ребенка, не чувствует к нему любви. И это кажется диким, потому что вся культура родительства строит на тех китах: мать любит дитя с первого его вздоха, материнский инстинкт — самый сильный, каждая мать готова умереть за своего ребенка. Волегов усмехнулся, чувствуя привычную с детства горечь. Далеко не каждая. И куда уж там — умереть. Не путался бы под ногами — и то хлеб.

«Как же я мог довериться Наталье?» — думал он, впервые за много лет ощущая себя… проигравшим? Нет, промазавшим по мишени. Или сбитым с курса, но это ещё можно исправить.

«Я ведь понимал, что она — пустышка. Что кроме денег, у неё идолов нет. Надо было сразу забрать у неё Вику, придумал бы что-нибудь. Но я вбил себе в голову, что ребенок будет счастлив только с родной матерью. Выходит, говорил во мне не разум, а моё больное, бестолковое детство. И каков итог? — Сергей усмехнулся, сунул ладони в карманы спортивной куртки — ему почему-то стало холодно. — Да просто убедился в том, что давно знал: это не я плохой, это у матери моей какой-то врожденный дефект. Узость любви… Которой хватает только на себя — а на детей и прочих уже не остаётся».

Он вспомнил, как хотел найти мать. Думал, поднимется, станет важной птицей, заработает — и начнёт искать. А теперь? Нужна ли она теперь? Вроде бы, всё достигнуто, ну или почти всё — впрочем, матери бы хватило. Задайся он целью, и через пару месяцев — если не раньше! — он будет сидеть напротив неё. И что тогда? Скажет: мама, смотри, каким я стал. Ведь сказать-то, по сути, больше нечего. А мама? Что она ответит? Ясно же что: так же, как Наталья, попросит денег. Прицепится пиявкой, будет делать вид, что любит, каяться напоказ… «Я нужен ей, что тут говорить. А она мне?… Зачем мне та, кто не захотел и не смог ничего мне дать? Того, что даже не стоит денег, и есть в любой, самой захолустной деревне, у самого горького бедняка. Любви, заботы, ласки. Но она пожалела для меня. А я ведь всегда хотел её найти только для того, чтобы убедиться — тогда, в детстве, я был ни в чем не виноват. Я просто был ещё одним ребенком, которого бросила мама. И ушла она не потому, что я вел себя плохо. Просто жизнь без меня казалась ей слаще".

Теперь вот Наталья — такая же женщина на его пути. Что это? Судьба? Или урок, данный, чтобы он посмотрел на ситуацию с матерью с нового ракурса? Если так, этот урок он усвоил. И никаких поисков затевать не будет.