Это польское украинофильство вышло за пределы литературных кружков и светских салонов. В 1832 году польский эмигрант Тадеуш Кремповецкий называл Наливайко и Павлюка, вождей первых казацких восстаний, «новыми спартанцами» и признавал историческую вину польской шляхты перед украинским народом[784]
.Польский эмигрант Якуб Яворский в Париже будет с тоской вспоминать песни чумаков, настоящих украинских чумаков – бритоголовых, с длинными чубами, которые они закручивали за уши. Чумацкие песни были этому поляку милее парижской оперы[785]
. Украина для него – родная страна[786]. Он призывает шляхтичей оставить свою спесь и наконец увидеть в украинском крестьянине брата. Разумеется, Украина для пана Яворского – часть будущей Польши.Некоторые шляхтичи заводили дружбу с украинцами, может быть, вполне искренне, может быть – с расчетом. Известный нам Сигизмунд Сераковский, видимо, лишь притворялся украинофилом в беседах с Костомаровым и Шевченко. Но нет никаких основания подозревать в неискренности Богдана Залеского, который дружил с Николаем Васильевичем Гоголем и стал ему столь близким человеком, что Гоголь даже писал ему на украинском. Как известно, записка Залескому – единственный текст Гоголя, написанный полностью украинской мовой[787]
.Н. В. Гоголь – Ю. Б. Залескому, Париж, вторая половина февраля 1837 года: «Дуже – дуже було жалко, що не застав пана земляка дома. <…> Дуже, дуже блызькый земляк, а по серцю ще блыжчый, чим по земли. Мыкола Гоголь»[788]
.Для Гоголя, который уже шесть лет как оставил фамилию «Яновский», дружба с польским поэтом-украинофилом и с его другом, великим Адамом Мицкевичем, была эпизодом. Зато Тараса Шевченко с поляками связывали отношения долгие, запутанные и сложные. Казалось бы, автор «Гайдамаков» и «Тарасовой ночи» должен был быть закоренелым полонофобом. Между тем среди знакомых и даже хороших друзей Шевченко было немало поляков. Многие образованные поляки если и не читали «Кобзаря», то были наслышаны об этой книге. Когда Тарас Шевченко представился польскому писателю Юлиану Белина-Кенджицкому, тот сразу же переспросил:
– Тарас Шевченко, автор «Кобзаря»?
По словам польского писателя, они с Шевченко стали «сердечными друзьями». Шевченко в то время упрекал Николая Костомарова в излишнем недоверии к полякам и даже называл его «дурнем»: «Слушай, ты хочешь построить новую жизнь руками славян, а сам боишься говорить об этом с поляком. С кем же ты, чёрта лысого, собираешься эту жизнь строить?»[789]
Дело было в 1846 году, когда уже появилось Кирилло-Мефодиевское братство.Ближе всего Шевченко сошелся с поляками во время своей солдатской службы в Оренбургском крае. Среди солдат встречались польские революционеры и повстанцы. Для Шевченко они были товарищами по несчастью. Люди грамотные, нередко широко образованные, поляки с интересом смотрели на украинского поэта и художника, который, как и они, пострадал за бунт против России и ненавистного российского императора. Бунт Шевченко был литературным, но слова иногда весят больше бомб и снарядов. В Оренбургском крае была целая польская община, состоявшая не только из ссыльных и разжалованных в солдаты, но и из свободных людей, в том числе чиновников. Неформальными лидерами этой общины на рубеже сороковых и пятидесятых годов XIX века были чиновник Аркадий Венгжиновский и доминиканский монах Михаил (Михал) Зелёнка, которого поляки называли «префектом». Оба были в числе хороших знакомых Шевченко[790]
. В 1849-м Шевченко познакомился с польским историком и художником Брониславом Залеским. Они долго дружили и переписывались, а Залеский даже хлопотал в Москве за Шевченко, пытался пристроить в «Русский вестник» его повести, пока сам автор еще служил солдатом в гарнизоне Новопетровского укрепления[791].Шевченко было запрещено писать и рисовать, но он все-таки рисовал, а поляки помогали пересылать эти рисунки на Украину, где их продавали, а деньги пересылали художнику.