Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя

Однако собственно поляков в трех губерниях Юго-Западного края было процентов семь или восемь. Они уступали в численности не только украинцам, но даже евреям[778]. Правда, в их руках были и почти все помещичьи земли, и система местного (дворянского) самоуправления, и отчасти государственный аппарат. Даже в Киевской губернии на 1172 русских дворянина приходилось 43 000 дворян польских (данные на 1812 год)[779]. Но что было делать с многочисленным украинским, белорусским и литовским населением восточных кресов? И успех восстания, и строительство будущей свободной Польши были невозможны без поддержки или благожелательного нейтралитета сотен тысяч крестьян.

Однако расчеты расчетами, а искренний интерес к народу, которым они управляли, у некоторых шляхтичей появился.

Не случайно одним из первых собирателей украинских народных песен и, пожалуй, первым украинским (и белорусским, и польским, и даже русским) фольклористом был Зориан Доленго-Ходаковский, основоположник восточнославянской фольклористики и археологии. Но его интерес к Украине и украинцам был скорее научным. Другое дело польские писатели «украинской школы». Это течение в польской литературе появляется уже в двадцатые – тридцатые годы XIX века. Именно литература пересмотрела взгляд на козака и вообще на русина-украинца, увидев в нем не «быдло», не «хлопа», но равного себе человека, нередко такого же героя-воина, рыцаря, как лучшие из польских шляхтичей. Запорожцы из страшного воспоминания о прошлом превратились в персонажей польской литературы: «Степь – мой отец, а Сечь – моя мать»[780], – говорит герой Юзефа Богдана Залеского, наверное, самого известного поэта «украинской школы».

Бог – мир – славянство – Польша – Украина
В пять струн моих гуслей пятиструнные звуки.

Залеский, правнук запорожского козака, родился и провел детство на Киевщине, учился в Умани, даже прожил несколько лет в украинской крестьянской хате. На Украине родились и провели детство Северин Гощинский, Антон Мальчевский, Тимко Падура (Падурра), Михаил Грабовский.

Многие представители «украинской школы» учились в Кременецком лицее, как Антон Мальчевский, поэт-романтик, знакомый Байрона, будто бы подаривший знаменитому англичанину сюжет «Мазепы». Рано умерший Мальчевский стал известен благодаря своей единственной законченной поэме – «Мария, повесть украинская».

Юлиуш Словацкий, великий польский поэт, соперник Мицкевича, тоже родился на земле бывших восточных кресов, в Кременце. Словацкого не причисляют к «украинской школе», хотя многие сюжеты его сочинений связаны с Украиной: «Украинская дума», «Песня козацкой девушки», «Серебряный сон Саломеи» (драма из времен Колиивщины). Есть у Словацкого и трагедия о молодом Мазепе.

В Кременецком лицее учился и Тимко (Томаш, Фома) Падура, сочинявший козацкие думы на украинском языке (записывал их латиницей), правда, украинцы были невысокого мнения о его украинском. Падура был придворным поэтом польского магната Вацлава Ржевуского, который «окружил себя самодельным дворовым казачеством»[781]. Даже польские дамы наряжались тогда у Ржевуского в малороссийские наряды[782]. Магнат гордился Падурой, возил его показывать другим магнатам – Сангушкам, Потоцким, и думы Падуры повсюду имели успех. Полякам нравилась стилизация под козацкие песни, тем более что козак в них выступал хотя и романтическим головорезом, но все-таки не враждебным Польше. По крайней мере одна из его песен, «Гей, соколы», стала основой для одноименной украинской народной песни.

Вот перевод первого куплета (оригинал на польском):

Где-то там, где черные воды,
Садится на коня казак молодой.
Нежно прощается он с дивчиной,
Еще нежнее – с Украиной.

А вот первый куплет украинской песни:

Гей, десь там, де чорні води,
Сів на коня козак молодий.
Плаче молода дівчина,
Їде козак з України.

Залеский, поэт куда более известный и значительный, чем Падура, тоже предпочитал писать о временах украинско-польского единства: о Хотинской битве, о славном походе гетмана Сагайдачного на турецкий Синоп или, обращаясь ко временам более поздним, сочинял в Париже «Думку Мазепы».

Северин Гощинский в своей поэме «Каневский замок» (1828) пошел намного дальше, едва ли не оправдав злодеяния Колиивщины. Он увидел в чудовищных преступлениях гайдамаков жестокое, но по-своему справедливое восстание против злодеяний польской шляхты.