Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя

Куда ни обращу зеницу,
Омытую потоком слез,
Везде, как скорбную вдовицу,
Я зрю мою отчизну днесь:
Исчезли сельские утехи,
Игрива резвость, пляски, смехи;
Веселых песней глас утих;
Златые нивы сиротеют;
Поля, леса, луга пустеют;
Как туча, скорбь легла на них[1230]

.

В семье Николая Васильевича Капниста «малороссийская старина» сохранялась еще прочнее: там даже говорили исключительно по-малороссийски. Старший из братьев Капнистов жил в деревне, целыми днями сидел в кресле и подсчитывал доходы от своих имений, производя математические вычисления. Зато Василий Капнист был упорным и последовательным защитником интересов своей родины.

Из воспоминаний Софьи Васильевны Капнист-Скалон: «Отец мой любил страстно родину свою и готов был жертвовать всем своим состоянием для блага Малороссии; при малейшем угнетении или несправедливости начальников он летел в Петербург, бросал семейство свое, делал долги <…> и, сражаясь часто с знаменитыми людьми, почти всегда возвращался победителем»[1231].

В Обуховке, имении Василия Капниста, было целое собрание портретов малороссийских гетманов. Рядом с изображением лояльного России Даниила Апостола висел и портрет Павла Полуботка[1232], одного из «украинских мучеников», которого Петр Великий сгноил в Петропавловской крепости.

Именно с духом Павла Полуботка встречается герой шевченковского «Сна». Дух гетмана проклинает царя и с ужасом представляет судьбу своей родины: может быть, Украины далекой уж и нет, сожгли ее москали, а Днепр в море спустили.

України далекої,
Може, вже немає.
Полетів би, подивився,
Так Бог не пускає.
Може, Москва випалила
І Дніпро спустила
В синє море…[1233]

Может быть, уж Украины

Вовсе нет. Кто знает!..
Полетел бы, поглядел бы,
Да бог не пускает.
Может, всю ее спалили,
В море Днепр спустили.

(Перевод В. Державина

)[1234]

Василий Васильевич Капнист писал на русском языке, творчество его принадлежит русской, а не украинской литературе. Но Капнист охотно называл себя «хохлом» и оставался патриотом Малороссии до конца своих дней.

Без «малорусской особости»

В далеком 1687 году на реке Коломак гетман Мазепа подписал новый договор с представителями русского царства – так называемые «Коломакские статьи». Новый договор предписывал гетману «народ Малороссийский всякими мерами и способами с Великороссийским народом соединять»[1235]. Впервые российские власти поставили своей целью русификацию Малороссии и малороссиян.

Императрица Екатерина ставила «Малую Россию» в один ряд с Лифляндией и Финляндией. Она писала: «Сии провинции, а также Смоленскую надлежит легчайшими способами привести к тому, чтоб они обрусели и перестали бы глядеть, как волки к лесу»[1236]. В 1764 году Екатерина II включила в Малороссийскую коллегию четырех русских офицеров и четырех представителей козацкой старши́ны. Причем русским и малороссиянам было велено на заседаниях коллегии сидеть не друг против друга (как было при Петре I, во времена первой Малороссийской коллегии), а вперемешку. Пусть исчезнет у малороссиян «развратное мнение, по коему поставляют себя народом, от здешнего (великорусского. – С. Б.) совсем отличным»[1237].

Президент Малороссийской коллегии Петр Александрович Румянцев-Задунайский первое время был крайне недоволен и старши́ной, и простыми козаками: порицал их за «любовь к родной землице»[1238]. Но сила вещей делала русификацию почти неизбежной. Настоящая русификация придет в Малороссию вовсе не с пушками и штыками русских солдат (как она пришла на Запорожскую Сечь), а с модами, вкусами, позднее – даже с литературными журналами, новыми и привлекательными обычаями, с образом жизни русских дворян, который очень понравится и малороссиянам. Если прежде сотник и даже полковник мог жить в простой хате, разве только большой, светлой и лучше украшенной, то теперь на месте хаты строили господский дом, у богатых – настоящий дворец, не хуже, чем у польских панов на Волыни или состоятельных помещиков Великороссии. Вся левобережная Украина наполнилась усадьбами, созданными на русский или польский манер. Малороссийские помещики, в зависимости от своего вкуса и состояния, заводили крепостные театры или крепостные гаремы.

Наслаждаясь комфортом и богатством в подаренных Екатериной поместьях, эта новая аристократия «понемногу забывала свою старую Гетманщину»[1239]. А если паны и вспоминали о славных козацких временах, то новые чины, ордена и земельные пожалования их вполне утешали.