Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя

Поразительно, но в страшный и славный XVII век русины жили как будто богаче, несмотря на гражданские войны, татарские набеги, польские карательные экспедиции. В 1656 году через украинские земли проезжал патриарх Антиохийский Макарий. Его сопровождал сын, архидиакон Павел Алеппский, который вел путевые заметки. Если верить этому источнику, даже в то страшное время «козацкая земля» отличалась изобилием. Вблизи Киево-Печерской лавры тянулись бесконечные сады, где росли тысячи «ореховых и шелковичных деревьев и множество виноградных лоз». Шелковичные деревья завел еще Петр Могила, при нем же разводили и шелковичных червей. В Умани, далеко не самом богатом украинском городе, стояли высокие и красивые (по мнению Павла Алеппского) дома «со многими округлыми окнами из разноцветного стекла»[560]. Горожане носили «очень хорошее платье». У всякого города, большого и даже маленького села стояли водяные мельницы, построенные очень искусно, «ибо мы видели мельницу, которая приводилась в движение горстью воды»[561]. По Днепру плыли большие лодки, похожие на корабли (видимо, казацкие «чайки»). Рыбы всяких видов – полное изобилие. Путешественники дивились на множество свиней «разного цвета и вида», свиное мясо и сало уже тогда были основой местной кухни. Следы войны чувствовались в каждом городе или селе: «Вдов и сирот в этой стране множество; их мужья были убиты в беспрерывных войнах»[562], но убыль населения компенсировалась высокой рождаемостью: «…дети многочисленнее травы и все умеют читать, даже сироты», – отмечал путешественник[563].

Прошло двести лет. Со времен нашествия Карла XII иноземные войска не вторгались в Малороссию и на Слобожанщину. С 1768 года украинские земли не страдали от польских карателей, с 1769-го прекратились татарские набеги. Малороссия не была колонией. Полтавская, Черниговская, Харьковская, Волынская, Киевская, Подольская губернии пользовались теми же правами и несли те же повинности, что губернии великороссийские. На землях Украины богатели и благоденствовали греки и немцы, хорошо жили русские, копили свои капиталы евреи, а малороссияне всё больше погружались в нищету. Пантелеймон Кулиш писал, что столичный барин, приехав, скажем, в Черкассы, вынужден будет «занять квартиру в доме жида или великороссиянина»[564]. Избалованный горожанин не решится поселиться в чистенькой, но «убогой хатке» малоросса. О малороссийской нищете и убожестве, несколько прикрытых традиционной для украинского крестьянского жилища чистотой и опрятностью, писал и князь Долгорукий. «Бедность малороссийского народа на каждом шаге ощутительна»[565], – замечал Левшин. А двадцать лет спустя Н. В. Гоголь напишет своей матушке из Парижа: «Наша Малороссия точно несчастный край: неурожай – беда; урожай – тоже»[566].

Русские считали причиной этой бедности пьянство, которое необыкновенно развилось в Малороссии и на Слободской Украине благодаря свободе винокурения.

«Ночи проходят в пьянстве, в бесчинстве всякого рода и в драках, нередко оканчивающихся смертоубийством, а многие из сельских девок сделались самыми непотребными. <…> Сверх сего, немалая часть поселян, провождая ночи в разврате, делаются уже днем неспособными к работам, или занимаются оными весьма худо»[567], – писал малороссийский генерал-губернатор Репнин полтавскому гражданскому губернатору Тутолмину в июне 1824 года.

Михаил Максимович признавал исключительную роль выпивки в народной жизни, хотя и не осуждал соотечественников. По его словам, «пляшка» (фляжка, то есть бутылка) горилки составляет «непременную обрядную принадлежность всех важных случаев и праздников украинской жизни от колыбели до могилы»[568].

В 1807 году, когда население Полтавы, видимо, еще не превышало 10 000 человек[569], в питейных заведениях города было продано (и, несомненно, выпито) 9857 ведер «горячаго вина» (то есть горилки), 187 ведер водки «передвоенной на разные специи», 63 ведра «наливки на травы» («ерофеича»), 78 ведер «наливки на разные ягоды», 37 «водки сладкой сахарной разных сортов». То есть более ведра водки в год на каждого жителя, включая грудных младенцев. И здесь еще не учтены слабые алкогольные напитки: «мед питный», «пиво кабацкое», «полпиво», «пиво на манер аглицкого» и портер[570].

В крохотной Белоцерковке, местечке Полтавской губернии, было семь питейных домов, рейнский погреб и пять постоялых дворов. А всякий читатель, знающий быт Малороссии хотя бы по сочинениям Гоголя, знает, что водки «не бывает недостатка ни в одном постоялом дворе»[571].

Киев в начале XIX века по численности населения был лишь в два раза больше Полтавы. Между тем только в шинках на Подоле, принадлежавших городскому магистрату, каждый год выпивалось 25–30 тысяч ведер водки. Кроме того, при каждом из славных монастырей Киева была своя винокурня, все они «вели торговлю на самых широких основаниях». А Крещатик «представлял собою сплошную винокуренную слободу»[572].