И хорошо еще, что старая телега ползла медленно и низко. Так что вломились мы в завал из наспех набросанного поперек дороги кустарника и увязли в нем хоть и прочно, но без членовредительства. Качнулась и накренилась телега; затрещали, пружиня, еще гибкие сучья, вскрикнула Эллая, но проворно придержала едва не выпавшую Илгу. Кто-то с сопением ссыпался с деревьев справа и слева, метнулись тени.
Сцапали нас быстро и ловко. Не иначе практиковались часто.
— Ну и ну, — я тщетно пытался высвободиться из захвата, или хотя бы избавиться от навязчивого запаха. Луком разило от стоящего за моей спиной верзилы. — Похоже, тактика отработана.
— Люди предсказуемы, — послышался из-за завала хриплый голос. Свежие срубы ветвей белели даже в темноте.
— Что вы хотите? — голос Эллаи подрагивал. Ее тоже держали, но, похоже, осторожно, потому что боли в ее интонациях не было, только гнев и страх.
— Ваш спутник знает. Вас трое, один останется, остальные пусть идут своей дорогой.
— За детей горькую чашу пьют родители, — пробормотал я. — За местных — чужаки. Такая вот справедливость.
— Вы неправы! — некто невидимый подал голос, не скрывая, что уязвлен. — Ваш шанс достался бы Дьяну! Так несправедливо. Он единственный сын своих родителей. Они вымаливали его у богов много лет… Смерть Дьяна убьет стариков!
— К тому же девчонку наша знахарка исцелила, — добавил, кащлянув, второй. — Заплатить надо бы за добро! Жизнь за жизнь.
Здоровяк, державший меня, то ли случайно, то ли намеренно так крепко стискивал хватку, что даже пошевелить пальцем я не мог. Попытка внести в ситуацию элемент магии раз за разом завершалась безрезультатно. Ну, если не считать результатом то, что у меня в глазах побагровело от боли.
— Хватит болтовни! — теперь тьма заговорила низким уверенным голосом. — Звери ждут. Один остается, остальные проваливают. Мы даем вам возможность выбрать.
— Потрясен ваши великодушием… А во внимание принимается, что я тоже единственный сын своих родителей?
— Если тебе не хватит мужества принять благородное решение, то останется беременная. Ну, или беспамятная… Ей, вроде, все равно.
Хм, соблазнительно… Избавиться от Илги или Эллаи. В конце концов, кто они мне?
— Что они хотят? — сбитая с толку Эллая колыхалась во мраке, словно запутавшийся в ветвях воздушный шар. Я не различал ее захватчиков. И вообще не мог сосчитать, сколько их вокруг.
— А где гарантия, что вы отпустите свидетелей?
Тьма вдруг совершенно искреннее оскорбилась:
— За кого ты принимаешь нас, щенок?!
— За весьма предусмотрительных людей. Судя по сноровке, с которой вы соорудили ловушку на дороге. Небось, в перевертышей играть любите? И умеете превращать гостей в жертвы.
Обладатель низкого голоса отозвался спокойно, даже с легким пренебрежением:
— Нас свидетели не волнуют. У нас места глухие, имперские следователи сюда не лезут. И лишние жертвы нам ни к чему, звери от этого шалеют. Ну что? Решился, что ли? Или женщин забирать?
— Уговорили… — я хмыкнул.
Вот только на пару минут отпустите меня! И ваши вызвери точно останутся без жертвы. Во всяком случае, себя в этой роли я определенно не вижу.
К сожалению, то ли все здесь отличались врожденной проницательностью, то ли и впрямь удача бережет наглых, но пешком, как я надеялся, мы никуда не пошли. Я только вздохнуть успел, когда луковый верзила разомкнул тиски своих рук… А потом получил такой удар по затылку, что лесной мрак расцвел ярче полудня.
* * *
Ну, а чего еще можно было ждать?
Тьма разредилась, когда глаза к ней привыкли. Боль утекла, смешиваясь с прохладой. Я перевернулся на спину, озираясь. Надо же, даже связать не удосужились. Хотя зачем? Тут весь лес — одна большая ловушка.
Исполинские дубы росли между каменными руинами, затянутыми травяными шкурами. Камни были густо изрезаны основными рунами, мох затек в углубления. Листва шелестела, выпевая ночную песню. В мелодию вплетались другая — неровная, порывистая, чужая. Тихо засмеялся кто-то невидимый. Отчетливо треснула ветка, и порыв ветра принес резкий звериный запах. А затем, словно россыпь парных светляков, задвигались тускло-зеленые точки. Волки!
Я резко, не обращая внимания на боль и слабость, вскочил на ноги, растирая кисти.
Ой-ей! Десять, пятнадцать… Твари кружили пока еще за камнями, поблескивая панцирями, не решаясь ступить на пустое пространство. Я нервно косился вокруг — до ближайшего ствола или каменного валуна несколько шагов. Побежать — значит, спровоцировать. Отпугнуть?
Стиснув зубы, чтобы не орать, я сомкнул ладони в замок и, пригнувшись, с силой шарахнул о землю. Брызнул тугой голубой огонь, высвечивая угольно-черные силуэты деревьев, обводы каменных глыб, внезапно засиявших вязью рун, ошеломленно замерших волков…