Тень на обороте

— Там, в доме, моя мать, которая почти не может двигаться и брат, которого все считают малость тронутым. Кроме меня, некому позаботиться о них.

Теперь настала моя очередь пожимать плечами. Сеанс бескорыстной профконсультации закончился, не начавшись. Вернемся к насущным проблемам.

— Во всяком случае, ты знаешь, что я действительно могу попытаться справиться с вашей местной напастью. Но пока я чего-то не понимаю. Этот оборотень ведет себя… странно. Люди сказали, что твоя мать видела его. Она никак не пыталась описать своего мучителя?

Лино некоторое время молчал, явно терзаясь сомнениями. Было заметно, как затвердели желваки на простецкой физиономии, как стиснулись кулаки в карманах. Потом он вздохнул, решившись.

— Я покажу вам кое-что. В обмен на обещание взять меня с собой на охоту на этого… мучителя, — последнее слово буквально выплюнул. — Я и с прежними охотниками ходил, — прибавил он с нескрываемым презрением, — но те только делали вид, что ищут кого-то.

— Я возьму тебя.

— Хорошо… — он исчез в доме, резковато хлопнув дверью.

От толчка дверь снова растворилась, позволяя заглянуть в чистенькую, но скудно обставленную комнату. Перед очагом примостился корточках младший брат Лино, вытачивая что-то ножом из деревяшки. Рядом на кресле в неудобной, болезненной позе скорчилась женщина. Ее застывшее лицо казалось стянутым, как неловко штопаная маска. Она сидела прямо напротив входной двери, так что любой гость встречался взглядом с ее страшными, пустыми глазами.

— Вот, — Лино поспешно затворил дверь и, прижавшись к ней для верности спиной, протянул мне листок грубой бумаги. На лицевой стороне счет, вроде прачечного: «рубашка тонкая — 2 штуки, воротник плоеный, белый — 9 штук…», а на обратной стороне неумелый, но выразительный рисунок. Так дети пытаются изображать то, что они никогда не видели, но что изрядно пугает их.

— Мама, когда… вернулась, — Лино нервно сглотнул, дернув острым кадыком, — бредила. Говорить она почти не могла, тварь раскромсала ей все лицо и горло, но я много сидел рядом и слушал… Маленький был, боялся очень.

— Давно было?

— Двенадцать лет назад… Мне было семь. Как сумел, так и нарисовал.

С желтой бумаги, утратившая краски в сумраке, но вся равно яркая, на меня злобно таращилась кривая харя — полосы черного и красного, провалы глаз, очерченные белым. Детский рисунок. Не столько факты, сколько эмоции…

— Я намерен выйти еще до рассвета. Ночую на сеновале у старосты.

Лино коротко кивнул.

* * *

А староста Хабур не обманул — сеновал у него оказался и впрямь достойный: просторный, теплый, пропахший душистыми, хорошо просушенными травами и слегка — мышами. На сено набросили шерстяные одеяла и положили подушки в свежих льняных наволочках. И даже принесли дополнительный ужин в разрисованных птицами горшках — мясное жаркое, томленые со сметаной овощи, нарезанный упругими ломтями дырявый сыр, почти черный пряный хлеб…

Развалившись, я ничтоже сумняшеся уничтожил принесенное, разумно предполагая, что подкрепиться лишний раз не помешает и неизвестно, что будет дальше. Что-то не нравился мне этот оборотень.

Что он действительно существовал — я не сомневался. Следы оборотня, словно оборванная пряжа, то и дело попадались в поселке, а уж по изнанке строки его пути читались без усилий. На дороге, в воздухе, в памяти людей частицы живого волокна сохранялись, словно масляные разводы на воде — как ни перемешивай, все равно заметно.

Но перепутанные горшки и разорванное горло — это совсем не одно и тоже. Может, оборотней два? Но я чуял следы только одного.

…Воздух перед рассветом стал ломким и тусклым, как грязное стекло. В стекле застыли деревья, спящие дома, изогнувшаяся дорога, нахохленный замок на горе. Звезды размазались в молочном небесном мареве. Птицы, обычно в это час шумные и говорливые, молчали.

Шевельнулось на обочине то, что я мимоходом принял за валун. Выпрямился во весь рост поджидавший меня Лино. Похоже, ждал парень долго — кудрявые пряди челки вымокли от росы и распрямились, прилипнув ко лбу.

— Идем, — тихо позвал я.

В ткани реальности пульсировала яркая, желтоватая жилка… Оборотень был здесь совсем недавно. По изнанке его след тек ворсистым волокном, свитым из множества жил. Ни одна из них пока не налилась кровавым оттенком. Не успел найти жертву?..

Лино ступал следом — бледный, сосредоточенный, закусив от напряжения губу.

— Может, вернешься?

Он только упрямо засопел.

Штаны вымокли от ледяной влаги до колен, в поисках следа пришлось не раз сойти с дороги. Просыпались птицы, перебрасываясь отрывистыми репликами. Небо, поначалу блеклое, постепенно наливалось сыто сливочной розовиной.

— Тс-с!.. — я задержал Лино, вознамерившегося было прошествовать мимо. — Слышишь?

Он явно услышал. Дрогнул лицом, подобрался, засопев, но почему-то отрицательно покачал головой:

— Не слышу. Что?

— Там! — я отпустил навязавшегося напарника и бросился в направлении звуков.

Не хочет слышать — не нужно. Я на его помощь и не рассчитывал. Однако непреклонное сопение за спиной не отставало.