Тень на Солнце

— Я — Тарий из Лыха! — закричал он, размахивая мечом. — Назовись, прежде чем умереть, мзумец!

— Королева Ламира, — буркнул Зезва, готовясь защищаться. — Из дворца.

Ашарские стрелки ждали залп, и несколько солдат Мзума повалилось на землю.

— Щиты, щиты, сучьи дети!! — надрывался Сайрак. — Отходим, все за мной! Копья выставить, паскудников протыкать через жопу, не жалеть!! Бей-убивай!

Тарий гневно зарычал, бросаясь в атаку. Зезва парировал удар, затем еще один. Затем поймал душевника ложным выпадом, и небрежно ткнул мечом в незащищенное бедро. Рыцарь взвыл от боли, схватился за ногу. Зезва зло усмехнулся и следующим ударом выбил душевника из седла. Тот повалился на мостовую грудой железа. Оглянувшись, Ныряльщик понял, что отрезан от своих. Он видел полные отчаяния глаза Каспера и яростные взмахи дубины отца Кондрата. Там же яростно бились Сайрак его люди, медленно отступая перед стеной вражеских копий. Зезва вытер пот со лба, поднял меч. Бросил взгляд на сумку. Нет, слишком тесно, не поможет! Со всех сторон его окружали визжащие от ярости душевники. Несколько эров оттащили тело носатого рыцаря. Тот застонал. Живучий, курвова могила! Зезва еще раз оглянулся на друзей.

— Зезва, сынок! — кричал брат Кондрат, орудуя дубиной. — Ах, Дейла-Заступница, ах… Получай, сын греха, получайте, Кудианово семя, получай…

— Зезва, держись, — задыхаясь, вторил монаху Каспер, сдерживая натиск сразу троих эров с вилами.

Шевелящиеся жала копий приближались к Ныряльщику. Толстик заржал, закусил удила.

— Этого живьем брать!

Бородатый рыцарь-душевник яростно сверлил Зезву взглядом.

— Живьем!!

Ныряльщик вытянул меч, острием указывая на Астимара.

— За спинами прячешься, благородный рыцарь? — в ярости вскричал Зезва.

Астимар криво улыбнулся.

— Стреляйте по жеребцу!

Словно поняв, чем ему грозит такой приказ, Толстик бешено затряс головой, и вдруг ринулся вперед, раскидывая душевников в разные стороны. Копейщики Отряда совсем близко. Наконечники шевелятся, словно жала. Не пройти. Зезва вдруг напрягся, оглянулся. Почудилось?

— Сюда, быстрее!

Не почудилось. Ныряльщик поднял Толстика на дыбы. Рыжий жеребец несколько мгновений потрясал передними ногами в воздухе, затем прыгнул через опрокидывающихся перед ним эров, Несколько ударов мечом, и Зезва, обхватив шею Толстика, скользнул мимо копий, прорвался в переулок, тот самый, про который говорил Каспер. Из глубокого пореза на руке стекала кровь.

— За ним! — взвыл Астимар. — Ну, же, шлюхины дети!!

Зезва осадил храпящего коня, подал руку, и Горемыка ухитрился усесться сзади. Толстик снова мчался как ветер, не видя дороги, движимый лишь страхом и шпорами хозяина. Чернота переулка поглотила беглецов, но уже доносились крики и звон оружия сзади. Пролетело несколько пущенных в темноту болтов, глухо стукнулись о разбитую брусчатку.

Где же выход? Крики все ближе. Валун! Толстик протестующе заржал, но все же перепрыгнул огромный камень. Взлетела куча желтых листьев, в темноте похожих на ночных бабочек. Из-за туч показался краешек луны, скупо осветил смутные силуэты деревьев маленькой рощи и овраг, через который скакал Толстик, поднимая кучи листьев. Зезва развернул коня, оглянулся, тяжело дыша. Судя по факелам и крикам, преследователей не меньше дюжины.

— Ты как? — спросил он у Горемыки.

— Могло быть и хуже, рыцарь, — отвечал кузнец, спрыгивая на землю.

— Что ты делаешь?

— Конь устал, нас двоих вез столько времени. Можно, конечно, вести его на поводу, но он будет обузой. Лучше спрятать в роще, — душевник указал на деревья, а потом вернешься за ним. — Ну, чего медлишь, мзумец? Не для этого я показывал дорогу, чтобы сдать своим! Я знаю это место, вон там должен быть ручеек, рядом можно привязать твою лошадь. Роща переходит в старое кладбище.

— Кладбище? — машинально переспросил Зезва, глядя на Толстика.

— Кладбище, — подтвердил кузнец.

Зезва на мгновенье задумался, затем соскочил с седла, перекинул поводья через голову дрожащего жеребца и повел коня за собой, прямо в чернеющие тени рощи, окружавшей овраг со всех сторон. Горемыка прикрывал отступление. Преследователи уже рыскали где-то в начале яра, сверкали факелы и ржали лошади.

— Толстик, — Зезва обнял коня за шею, зарылся пальцами в мокрую от пены гриву, — подождешь меня здесь. Я вернусь, обещаю. Гляди — ручей, напейся. И не дрожи, я приторочил к седлу чеснок и серебряную миску, ни одна ночница не посмеет покуситься на твои бока.

Рыжий жеребец скорбно смотрел, как хозяин скрывается в темноте. Уставшая лошадь вздохнула и припала к журчащей воде. Затем подняла голову, тихо заржала.

— Я думал, они прекратят погоню, — пробормотал Зезва, оглядываясь в темноту, откуда доносился грустный зов брошенного Толстика. — Настойчивый вы народ, душевники…Ах, курвова могила, не дай Ормаз, пропадет лошадка!