Тень на Солнце

- Да, господин, прошу прощения… На чем ж я остановился –то? Ах, да. Обрадовался, значит, Аштарт. Знать, померла Миранда, раз столько времени не показывается. Иль волки загрызли. А может упырь уволок. Кто ее знает? Так прошел год после рождения деток. Стали они чудо, какое загляденье! Да только рано радовался гамгеонов сын, ох, как рано! В утро одно раннее, кто-то постучал в ворота дома-то гамгеона нашего! Вышел Аштарт за ворота и обомлел: Миранда стоит перед ним, все такая же сгорбленная, в лохмотьях своих обычных. Стоит и ухмыляется, нечисть проклятая. За долгом пришла, говорит, отдавай детей своих малых! Отпрянул Аштарт, оглянулся со страхом на дом отчий, убоялся, что выйдет Злата и родители его старые. Уйди прочь, схватился за меч Аштарт. Прочь, ведьма, прочь отседова, не видать тебе деток моих, уходи пока голову не отрубил тебе! Отступила Миранда на шаг и зашипела как змея: гляди, говорит, сын гамгеонов, пожалеешь! Промолвив это, не стала ведьма больше спорить, повернулась и ушла восвояси.

- Вот откуда ты все знаешь, а? – голос Вааджа, спокойный и твердый, почему-то заставил хозяина застыть с раскрытым ртом. – Сам там был, подслушал, или как?

- Не я, - признался трактирщик еле слышно.

- А кто же?

- Сынок мой, - хозяин кивнул головой в сторону кухни. – Малец за яблоками залез, ну и…

- Так, понятно, - кивнул Ваадж. - Дальше я расскажу, Зезва. Миранда, или как там её, вернула речным али прядь волос Златы. А известно, что али всегда мстят похитителю своему. Налетели злые духи той же ночью, и превратилась Злата в дух речной, страшный облик приняла. Воспарила над ложем супружеским, глаза сверкают, рот хищный, зубов кривых и страшных полон, слюна ядовитая капает вниз. Кожа потемнела, пальцы стали длинными и скрюченными, страшный образ приняла, исчезла милая Злата... Аштарт прижался к стене, задрожал.

- Убей меня, - взмолился, - но не тронь детей, это ж и твои детки тоже!

Взвыла волком дева али, воспарила к потолку, а из окна жутким голосом ответили ей другие али. - Не тронула Злата деток, - покачал головой корчмарь, - но с тех пор через одну ночь являются злые али в дом гамгеона, наводят страх на нас всех, по селу пронесутся, детей пугают, могут чудищем обратиться иль еще каким страховидлом-то! К кузнецу явились, перевертыши, в образе почивших родителей его. Раскрыл он рот от изумления, а родители-та евойные хвать и превратились в чудищ али жутких. Опрокинули его на землю, улетели со двора. И так многих еще пугали, а Аштарта с отцом и матерью его - пуще всех остальных. Скотину губят, с ума сводят, лошадей угоняют, а как возвращается лошадка-то, грива у животинки так перепутана, что невозможно распутать! Вот так и мучаемся с тех пор, милостивые господа! Сегодня-то спокойная ночь, али окаянные завтра в гости пожалуют.

- Однако ж, в удачную ночь я приехал, - пробормотал Зезва. - Принеси еще вина, добрый человек! В горле что-то пересохло.

- Несу, судырь, сей момент! - трактирщик побежал за вином, а Зезва повернулся к задумчиво разглядывающему огонь Вааджу.

- Ну, господин маг, признавайся, что в письме моем гамгеону?

- Тевад Мурман убиковскому гамгеону родич дальний, - усмехнулся Ваадж. - Получил от него недавно просьбу о помощи. Ну, Мурман позвал меня, чтобы али зловредных прогнать, я же, как никак, чародей.

- А я тут при чем? - нахмурился Зезва, принимая от хозяина кувшин.

- Ты же Ныряльщик, вот тевад и отрядил тебя мне в подмогу.

- Ну, Мурман, - разозлился Зезва, - ну, твое тевадство…

- Так что, - заключил чародей, - ничего такого в письме твоем нет. Так, сообщение, что, мол, дорогой друг Арсен, гамгеон наш верный, высылаю тебе в помощь весьма искусного чародея Вааджа, что прибыл сегодня днем, а в подкрепление ему, в тактическое, так сказать, еще и небезызвестного Зезву, по прозвищу Ныряльщик...

Зезва мрачно осушил стакан.

- Вот только не знаю я, как против али действовать, - признался Ваадж. - Злые духи речные непобедимы, ни одно доступное мне заклинание против них не действует. Разве что каджу было бы под силу с ними совладать, но…

- Что же ты в каджи не подался?

Ваадж выпрямился, сверкнул глазами, но Зезва даже не пошевелился. Наконец, Ваадж отвернулся, налил себе вина. Некоторое время они молча смотрели на огонь.

- Пошли спать, - осушив стакан, проговорил чародей. - Надо выспаться, завтра нам предстоит тяжелый вечер.

- Это точно, - вздохнул Зезва.

Зезва не любил долго спать по утрам. Едва начало светать, как он бодро вскочил с перины, на которую его уложил сердобольный корчмарь, оделся и отправился прямиком во двор, умываться и проведать Толстика. Облившись ледяной водой из колодца, фыркая и отдуваясь, Зезва погляделся в кусок зеркала, прикрепленный к козырьку над колодцем. Из зеркала на него глянуло кареглазое лицо, с черными бровями и ресницами. Густые черные волосы предстояло заплести в длинную косичку. Ныряльщик вытерся огромным полотенцем, что услужливо поднес сонный слуга-мальчишка, тот самый любитель чужих яблок, и отправился в стойло, проверять, как там Толстик.