Тень олигарха

Меж тем Дмитрий погрузился в размышления о трудностях воспитания детей, без всякой разницы, родных или приемных. И у него на это был собственный взгляд. Давным-давно, тысячу лет назад, жил он в маленькой хрущевской квартирке пятиэтажного дома на окраине Могилева с отцом, неслышным, незаметным, стареньким и довольно потрепанным. Из года в год все вокруг строилось и развивалось, появлялись новые микрорайоны, заводы, дороги, что-то делал, зачем-то жил и его родитель. Дима рано лишился матери, толком и не знал, отчего так произошло, по словам отца, из-за какого-то несчастного случая. Каждое утро в семь часов папа уходил, чтобы в пять вечера вернуться, повесить на гвоздь ключ и через темный зловещий коридор пройти на пятиметровую кухню. Вскоре оттуда начинало очень скверно пахнуть чем-то резким и вонючим, запахи доносились до каждого угла, отчего хотелось закрыть глаза, уши и нос, а когда и это не помогало — сбежать к тетке Галуше, которая непременно накормит домашними пельменями под ласковые напоминания:

— Сиротинушка ты мой!

Подрумяненная дородная тетушка Галуша, с коричневыми волосами под ободком, была приветлива и ласкова не только с сиротой Димочкой, но и со всеми соседями по подъезду, вежливо раскланиваясь каждый раз, вовсе не ожидая услышать приветствие в ответ, и только при виде отца ее губы сухо поджимались, взгляд становился стеклянным, будто пронизывал насквозь. Чем занимался отец после дурно пахнущего ужина? А Бог его знает. Домашняя его жизнь, ничем внешним не проявляемая, была никому не нужная, а потому и не ведома. И когда маленький Димка нарушал его затворничество, возвращаясь сытым, заставал одну и ту же картину: полная авоська пустых винных бутылок венценосно стояла на кухонном столе, обрамляя немытую сковороду с деревянной разделочной доской и щербатый нож с остатками хлеба. Мальчишка интуитивно стремился к чистоте, поэтому рвался вымыть посуду и пробирался к мойке, из которой вода чуть текла, но, если крутануть посильнее, тут же срывался кран, и тогда струя воды била всегда неожиданно не в лицо и на руки, а куда-то высоко в сторону и вкось. К тому времени папаша спал на старом диване мертвецким сном, чтобы снова утром в семь уйти и вернуться вечером в пять. Проходила зима, наступала весна. И ничего не менялось. Ни первый снег, ни трели весенних птиц, ни громкое мяуканье мартовских котов, ни крики соседских мальчишек, играющих в футбол, ни басистый звон огромной мусоровозки по субботам, ни иные звуки многообразной городской жизни отец как будто не видел и не слышал. Ни зима, ни весна, ни лето с осенью не оказывали на его образ жизни ровным счетом ни малейшего влияния.

Но вот однажды, не успел родитель развести на кухне привычный смрад, замешанный на слиянии запахов жареной несвежей селедки с кислой капустой, как в дверь звучно постучали. На пороге показалась достойная целевая комиссия из районного отдела образования в составе трех ее членов во главе с маленькой щуплой дамой в очках. Почему именно эта дамочка оказалась главной, Димка понял сразу по ее крикливому визгу, похожему на визг карманного мопса. Нескладного огромного пожилого мужчину с мешками под глазами и шумной одышкой мальчик не воспринял всерьез, поскольку тот стоял в коридоре в роли безучастного стороннего наблюдателя. Третья гостья из комиссии была необычайно широка в плечах, она продолжала торчать в дверях, словно боялась застрять в проеме, и лишь невозмутимо отсвечивала оттуда ярко-красной помадой на крупных губах.

Чего не скажешь об отце, который был пленен и поражен чрезвычайно, а главное, выбит из долголетней колеи. Он поверг себя в мелкое, постыдное бурчание, однако его попугайское словоблудие в беспрестанном волнении не добавляло ему маломальского веса. Димка так и не понял, чего было в том волнении больше: искреннего непонимания, отчего проверяющие вдруг нарушили его привычный устой, грубого воспрепятствования в приготовлении дурно пахнущей пищи или длительного воздержания от употребления тринадцатиградусных «чернил». Маленькая шумная тетенька в очках резво исследовала все щели хрущевской квартирки в поисках предметов роскоши, иначе как было объяснить факт ее проникновения в одиноко стоявший стол со сломанной ножкой и старый топчан, на котором по обыкновению спал Димка.

Когда все стихло, папаня какое-то время покрутился по квадратным метрам, успокаиваясь, но вскоре нутро взяло вверх, и все в этот день покатилось вновь по обычному заведенному кругу с селедкой, бутылками и пельменями у тетки Галуши. И все же на том дело не закончилось, ибо на следующий день Димку забрали в приют, а после и вовсе определили в интернат.

Дмитрий на цыпочках вернулся в спальню, где, намаявшись, несколько часов отдыхала супруга, привычно сделал все, что полагается перед сном, неслышно улегся в постель и тотчас заснул, счастливый и умиротворенный в намерениях найти контакт с приемной взрослеющей дочерью.

Проснулся Дмитрий ранним утром от яркого солнца и пристального взгляда жены, которая безмятежно сидела с полотенцем на голове.