Тень «Полярной звезды»

Она споткнулась и вдруг осознала, что стоит на темной дорожке, прижимая к себе баул и безудержно, захлебываясь, рыдает; слуга стоял чуть поодаль с фонарем в руке. Через минуту (две? три?) она справилась с собой, вытерла глаза истерзанным носовым платком и кивнула слуге, предлагая идти дальше.

Да, думала она, он поступил бы именно так: соизмерил бы преимущества той стороны и все-таки ринулся бы в атаку, да с каким азартом! И она поступит так же, потому что любит его, своего дорогого Фреда, и не выкажет страха, хотя сейчас, когда она подходила все ближе, ужас перед Беллманом вгрызался ей в самое нутро. И каждый следующий шаг давался с великим трудом.

Но она справилась с собой. И с высоко поднятой головой, с дорожками слез, еще блестевших на ее щеках, поднялась по ступеням вслед за слугой и вступила в дом Беллмана.

В воскресенье Джим Тейлор проснулся поздно с раскалывающейся от боли головой и с ноющей болью в ноге; приняв с помощью рук сидячее положение, он увидел, что его колено в гипсе.

Он не мог понять, где он. С минуту он вообще ничего не помнил. Затем все — или только часть — вернулось, он упал на спину, в мягкие подушки и закрыл глаза, но только на миг. Он вспомнил, как Фредерик опять карабкался вверх по лестнице, к этой сумасбродной девчонке Изабел Мередит, и еще вспомнил, как вырывался из рук Вебстера и Макиннона и чьих-то еще, порываясь лезть вслед за Фредериком. Дальше в памяти был провал.

Джим опять подбросил себя на постели. Он лежал в комфортабельной, даже роскошной комнате, в каких еще никогда не бывал; за окном слышен был уличный шум, и было видно дерево — да где он, черт побери, находится?

— Эй! — крикнул он.

Рядом с кроватью он обнаружил звонок и с силой нажал его. Потом попытался сбросить ноги с кровати, но боль победила, и он снова крикнул:

— Эй! Фред! Мистер Вебстер!

Дверь отворилась, и на пороге возникла статная фигура в черном. Джим узнал вошедшего, это был Лукас, камердинер Чарльза Бертрама.

— Доброе утро, мистер Тейлор, — сказал он.

— Лукас! — воскликнул Джим. — Выходит, это дом мистера Бертрама?

— Да, сэр.

— Который час? И давно я здесь?

— Сейчас около одиннадцати, мистер Тейлор. Вас привезли сюда в пятом часу утра. Как я понимаю, вы были без сознания. Видите, доктор уже осмотрел вашу ногу.

— А мистер Бертрам здесь? Или мистер Гарланд? А Макиннон — где он?

— Мистер Бертрам помогает на Бёртон-стрит, сэр. Где находится мистер Макиннон, не могу сказать.

— А что мисс Локхарт? И Фредерик? Мистер Гарланд младший, я имею в виду. С ним все в порядке?

На невозмутимом лице Лукаса промелькнуло сочувствие, и Джиму показалось, будто ледяная железная рука сжала его сердце.

— Мне очень жаль, мистер Тейлор. Мистер Фредерик Гарланд умер, пытаясь вынести из дома молодую леди…

Внезапно комната поплыла перед глазами Джима. Он упал навзничь и услышал, как тихо закрылась дверь за вышедшим из комнаты Лукасом. И тут Джим понял, что он плачет, как не плакал никогда с самого раннего детства — рыдания невыносимого горя сотрясали его, смешанные с воплями ярости и отрицания — отрицания того, что он, Джим Тейлор, плачет, отрицания того, что Фредерик мертв, отрицания того, что Беллману позволят выбраться сухим из воды, — Джим знал, как все случилось. Фредерика убил Беллман так же точно, как если бы всадил нож ему в сердце. И он за это заплатит, Бог свидетель. Как могло такое случиться с Фредом… все те битвы, в которых они выжили, в которых сражались бок о бок… а как они разыгрывали друг друга, подшучивали, как смеялись…

Новый взрыв отчаянных рыданий. В тех романах, которые он читал и писал сам, мужчины не плачут, но в реальной жизни еще как плачут. Плакал отец Джима, когда умерла от чахотки его жена, мать Джима, которому было тогда десять лет; и сосед их, мистер Соломонс, тоже плакал, когда хозяин вышвырнул его семью на улицу, — плакал и сыпал яростными проклятиями; плакал Дик Мейхью, чемпион в легком весе, когда потерял свой титул, побежденный Бобом Горменом. В этом не было ничего позорного. Это было честно.

Он позволил горю излиться и немного успокоился, потом снова сел и дернул шнурок звонка. Не обращая внимания на боль, он спустил обе ноги на пол. Почти тотчас вошел Лукас с подносом.

— Мисс Локхарт, — сказал Джим. — Вы не знаете, где она?

Лукас поставил поднос на столик у кровати и передвинул его, поставив перед Джимом, который только сейчас заметил, что на нем ночная сорочка Чарльза. На подносе были чай, тосты и вареное яйцо.

— Мистер Бертрам сказал, как я понял, что она покинула Бёртон-стрит вскоре после того, как пожарные вынесли тело мистера Гарланда из дома, сэр. Куда она могла пойти, я не знаю.

— А мистер Макиннон? Простите, Лукас, если я уже спрашивал вас об этом. Понимаете, я более чем ошарашен. Что вам известно о том, что там произошло?