— … История человеческих цивилизаций идёт по спирали, неуклонно стремящейся вниз. В этом смысле строительство Вавилонской башни была, пожалуй, последней попыткой поднять голову к звёздам. Но, увы, безуспешная. Башня была разрушена, строители мертвы. Следовательно, таково предназначение человечества в мироздании — сидеть на земле и ковыряться в своих эгоистических комплексах. Заметь, за очень короткий срок, каких-то там три-пять тысяч лет, великие сакральные науки человечества: космогония и астрология превратились в жалкий аттракцион для болванов. И мы гордо запускаем ракеты на несчастные сто километров, чтобы удивляться крупицам знаний, которые сами по себе, вне целостности бытия, ничего кроме вреда не приносят.
— Ну, ты не прав, насчёт ракет, — моя попытка проявить эрудицию была героической и последней. — Слушай, а Вавилонская башня это где бог все языки перемешал и народ передрался?.. — не договорив, я вновь поплыл по волнам эфира.
— Как дело было, точно никто не знает, — голос Николая звучал совсем уж издалека. — Покрыто мраком времени. Археология, конечно, хорошая наука, только по черепкам и окаменевшим какашкам не угадаешь чувств и настроений тогдашних людей. В этой науке самая популярная точка зрения — реконструкция, а, проще говоря, домыслы конкретных учёных мужей, каким им хотелось бы видеть тот или иной исторический этап. Домыслы, кстати, часто бескорыстные и без тени на тщеславие, но столь же нелепые, как если бы за бабло они создавали телевизионные мифы. Письменные же источники столько раз переписывались, терялись и находились во множестве версий, служили авторам подспорьем для доказательства одним им близких постулатов и поэтому давно уже позабытых. Признаться, я много бы дал за то, что на каком-нибудь том свете пообщаться с авторами Библии. Согласись, эти люди, прикрывшиеся всякими Луками, Матфеями, Иоаннами, сумели подняться над временем и пространством, иначе созданные ими образы не влияли бы так сильно на души всю христианскую эру. Но и в тоже время они завораживающей красотой истины заложили фундамент этого дамоклова меча сомнения — «верь в меня, потому я есть…» Уже просвещённые римляне, впитавшие в себя все достижения материалистической логики, я бы сказал, достойные ученики Пифагора, сочли это нелепицей, если не дикостью. Как можно верить в незримое, которое не пощупать, ни проткнуть мечом. Древние боги были роднее, те подличали, с удовольствием завидовали и предавались людским порокам, с ними в известной степени можно было договориться, ведь договорился же Парис украсть чужую жену. А здесь же — чрезмерная жертвенность подозрительно плохо пахнет, и зачем отказывать себе в жизни ради эфемерного загробного небытия. Но, как есть усталость металла, так есть и усталость умов. Римская цивилизация, наверное, могла бы путем синтеза влившихся в неё знаний вынести из тогдашней сумятицы нечто более гармоничное, чем сегодняшняя духовность…
Увы! История не терпит сослагательных наклонений, император же Константин, провозгласивший христианство догмой, слишком торопился, революцию надо делать, пока молод и красив, и женщины рукоплещут, и литавры гулко звучат в ушах, и рука крепко поднимает меч за правое дело.
Существует любопытное предание о некоем Бруте, однофамильце убийцы Цезаря. Один из последних римских сановников в Британии, когда войска уже вовсю эвакуировались, и полчища совсем не джентльменских англосаксов лезли через вал Андриана, сидел на своей вилле на берегу Темзы и превесело употреблял варёные яйца. Он ел их целыми дюжинами, запивая по греческому обычаю вином, разбавленным водой. Именно эту деталь почему-то подчёркивал один из немногих его спасшихся рабов, когда добрался до метрополии и докладывал родственникам о печальном конце Брута.
Так вот, этот вышеназванный Брут сидел на вилле, ел яйца и рассуждал: «Наша эпоха умирает. Она была великая, но мне сложно сказать, насколько лучше или хуже предыдущих. Я не поэт и не философ, поэтому мне трудно оценивать. Я просто понимаю, что небо расчищает место иным факторам, которые, очень хотелось бы верить, никогда не достигнут нашего величия. Зачем бежать через пролив в Галлию? Она падёт. Зачем бежать дальше в Рим? И он падёт. Возможно, это произойдёт спустя много лет после моей смерти. Но мне отчего-то не нравится остатки моих дней наблюдать за агонией».
С этими словами умер Брут или успел ещё что-то высказать, раб точно не знал. Он отчалил от берега на лодке в те минуты, когда варвары уже взламывали ворота виллы.
Но хватит, пожалуй, грустных историй. Девок вызвать, полночный кутила?
— Ага! — сказал я и провалился в сон.
…Я не знаю, во сколько точно я проснулся. Мобильный телефон разрядился, стояла кромешная тьма, так что часов, если они и существовали в доме, видно не было. Я лежал на диванчике, который, как я начал припоминать, располагался рядом с креслами и столиком, где происходило наше возлияние. Голова трещала нещадно.
«Блядь, намешал всякого говна! — моему раздражению не было предела. — Свет что ли в доме отрубили?!»