– Тут, – пояснил толстый добродушный охранник, когда мы остановились у какого-то замызганного угла.
Глухая дверь с номером «999» показалась мне насмешкой: генеральское число, прах его побери.
Сторож зажег фонарь поярче и передал его мне, а сам полез за ключами. Держа керосинку, я вдруг поняла, что мои руки страшно трясутся, а сердце бьется где-то в районе горла.
Полынь. Я сейчас увижу Полынь.
– Готова, милая? – спросил охранник.
Я кивнула.
– Полынь?
Мой голос заметно дрожал. Я шагнула в непроглядную темень тюремной камеры.
Мне никто не ответил, но я почувствовала, как сгустилась и напряглась чернота при моем появлении.
– Ты здесь? – еще более неуверенно спросила я.
– Да.
Призрачный голос, прозвучавший где-то в дальнем от меня углу, оборвался так же резко, как и возник. Я сглотнула.
– Полынь, я… Верней… Ну…
Я запнулась.
Стражник в коридоре зажег факелы, и пространство за моей спиной наполнилось алыми всполохами огня. Мне показалось, что едва различимая тень, укутанная черными волосами, поднялась с пола, шагнула мне навстречу и снова замерла, не выходя на опрокинутый прямоугольник света, приклеенный к дверному проему. Я переминалась на этом прямоугольнике с ноги на ногу, и фонарь, качаясь, тревожно поскрипывал в моей руке.
Полынь меня видел.
Я его – нет.
Я судорожно вздохнула, натянула самую радостную из своих улыбок и подняла светильник выше, к лицу, давая Внемлющему еще большую фору в наших неравных гляделках.
Но тут мне почему-то вспомнилось, как магистр Орлин рассказывал нам о правилах контакта с дикими зверьми. Каким надо быть осторожным – и обязательно честным, а то пиши пропало. Моя фальшивая улыбка сползла, сменившись куда более привычным и искренним выражением глубокой озабоченности и легкой неврастении.
Темнота фыркнула в ответ на такие гримасы.
– Полынь, тебя временно выпускают – для помощи в одном деликатном деле.
– Интересно. И зачем это я понадобился?
– Нужны твои умения Ходящего.
– Хм. Значит, живым из передряги не выбраться? – метко предположила темнота. Голос стал ближе. – А то я не помню за собой какой-то другой уникальности – с точки зрения Сайнора, – кроме той, что меня не жалко пустить в расход.
– Ну я оцениваю наши шансы весьма оптимистично. – Я пожала плечами.
Тьма будто взметнулась вихрем, когда заключенный в один шаг оказался рядом со мной:
– Что значит «наши»?
Я ахнула, разглядев его.
Руки и ноги Ловчего были закованы в кандалы. На шее – широкая скоба, похожая на защитный обруч игроков в тринап. Кожа вокруг железок покрылась пузырями, как от ожогов, и была до крови расчесана.
Полынь походил на жертву войны со всеми его бескомпромиссно торчащими из-под тюремной робы костями. Если мне казалось, что это я похудела на вулканическом побережье, то нет! Однозначно нет. Черты лица куратора стали еще острее, чем раньше. О скулы можно было уколоться.
Плечи Внемлющего багровели порезами и кровоподтеками, видимыми даже поверх многочисленных татуировок. Знак Ловчего на левой руке и Глазница на правой не светились. Значит, оковы антимагические.
Пока я оторопело пялилась на эти немудреные свидетельства пыток, Полынь обогнул меня и выглянул из камеры, насколько позволяла длина цепей.
– Ты вообще как? – жалобно протянула я.
Ловчий, удовлетворившись открывшимся ему видом, обернулся и, рассмотрев мою перепуганную рожу, ободряюще подмигнул:
– Терпимо!
Его черные глаза на осунувшемся лице казались огромными, как созвездия южного креста. Взгляд у Полыни был все такой же спокойный, как и обычно, слегка отстраненный. Ловчий остро пах мокрой землей и сыростью, как месячной давности номер «Вострушки», посвященный ритуальным голодовкам… Кстати, да!
Я достала из кармана заранее припасенные коричные крендели:
– Хочешь? Это из той забегаловки на Министерской площади, ну где ты кофе по утрам берешь.
Полынь не сразу понял, что это за бумажный пакет я впихиваю ему в бледную руку. А поняв, почти беззвучно рассмеялся:
– Тинави! Я тебя умоляю!
– Ну тебя ж, наверное, тут не сильно потчевали… – заворчала я.
– И то верно. Разве что пинками. – Он с интересом принюхался к запахам свежей корицы, сахара и масла, деловито расползавшимся по камере из кулька. – Только я предпочитаю сначала выбраться отсюда, а потом уже наслаждаться жизнью. Чтобы уж сразу и на полную катушку.
К нам подошел охранник, с кряхтением сел на корточки и стал отстегивать кандалы Полыни, начав с левой ноги. Лысый затылок стража покрылся бисеринками пота.
Ловчий стоял, скрестив руки на груди, и не собирался помогать – ногу там приподнять или еще что. Только поблескивал глазами, с жадностью осматривая всю длину убегающего вдаль коридора, такую манящую долгую дистанцию – уж по сравнению с камерой в пять шагов.
Я вдруг ужасно испугалась этого опасного блеска:
– Полынь, ты только это… Без фокусов. Сделка честная.
Сидевший на карачках стражник замер, услышав мою реплику. Видимо, живо представил, какими травматичными последствиями грозят фокусы от Ходящего.
– Ваша магия только завтра вернется, если что, – «заботливо» предупредил толстяк.