Тень Серафима

Дракон одобрительно кивнул, будто признавая право заклинателя бросить очередной личный вызов, коли тому так хочется. Этот вопрос был закрыт.

– Ты продемонстрировал поразительную осведомлённость в обычаях старшей расы, – поразмыслив, заметил Альварх, и уголок его рта игриво пополз вверх. – Вероятнее всего, ты должен знать также и то, что Страж инициируется смертью. А потому, прежде чем в твои жилы вольётся священная кровь драконов, ты обречён умереть. Таков ритуал инициации. Я сам должен убить тебя, умертвить своей рукой. Запомни этот день: ты останешься в нём навсегда. Ты останешься навсегда в этом возрасте – прекрасном возрасте, должен отметить…

Знал Эдвард или нет, ответить он не успел. Уже в следующий миг дракон принял свой истинный облик, едва помещаясь в огромном подземном зале. Маг снова не сумел отследить момент превращения, оно произошло как будто мгновенно и очень легко. Оборотням, мучительно менявшим ипостаси, было безнадёжно далеко до старейшей расы Бреонии.

Человек замер, с изумлением воззрившись на явленного ему совершенного зверя. Несмотря на внушительные размеры, покрытое ослепительно-золотыми чешуйками тело дракона было изящным и гибким и двигалось со стремительной, смертоносной мощью. Но Эдвард не успел детально рассмотреть его, опять не успел понять, что произошло, не успел даже испугаться. Что бы это ни было – сверкающие металлом когти или узкие игловидные зубы, – обе сонных артерии человека оказались перерезаны с поистине медицинской точностью, и из аккуратных, но глубоких ранок хлынула алая, с резким гемоглобиновым запахом человеческая кровь.

Как подкошенный, заклинатель упал на колени, инстинктивно пытаясь зажать руками необратимо повреждённые сосуды, одновременно с пронзительной ясностью понимая бессмысленность подобных действий. В глазах человека отразился предсмертный ужас, неконтролируемый первобытный страх умирания. Маг задыхался, а обильная кровопотеря всё продолжалась: струи крови во все стороны расползались от горла, как блестящие шустрые змеи; причудливыми яркими лентами просачивались сквозь сведённые судорогой, перекошенные пальцы. Кровь вытекала, не доходя до мозга. Когда болевой шок отступил, человек вдруг разжал руки и с хриплым сдавленным стоном повалился на пол. Тело сотрясли сильнейшие конвульсии, глаза закатились.

Кровь же была повсюду: на руках, на неброских серых дорожных одеждах, на застеленном ковром полу; длинные белоснежные волосы разметались в беспорядке и тоже переняли цвет крови.

Видя скорый исход, дракон вновь принял человеческий облик и бросился к умирающему. И, оказавшись не в состоянии справиться с силой жажды, не колеблясь приник ко вскрытому горлу. Твёрдой рукой фиксируя положение тела, он не позволял тому метаться в агонии и откровенно наслаждался, наслаждался страшной дегустацией: как известно, предсмертная кровь самая сладкая, перед тем как обратиться в уксус.

Разумеется, Эдвард не видел ничего этого в тот момент, на границе жизни и смерти, но видел позднее множество раз, когда дракон терял власть над собой и впадал в кровавое исступление первородной жажды. Золотые глаза его померкли, потемнели и на несколько долгих мгновений сделались совершенно чёрными, как солнце в час полного затмения. В этом удивительном превращении и крылась разгадка тайны, которую мало кто из ныне живущих знал: почему драгоценные камни, легендарные шерлы-близнецы, называемые «Глаза Дракона», имели чёрный, а вовсе не золотой цвет.

То был цвет, стыдливо скрывающий звериную природу мудрейшей старшей расы – самых первых и самых совершенных хищников этого мира. То был цвет жажды, вечной жажды, которую не утолить.

Наконец человек постепенно затих и перестал дышать – всё было кончено. Это смерть.

Едва обострённый, чуткий слух ящера уловил последний удар сердца, слабый удар, и – тишину, Альварх отнял окровавленные губы от ставшего отравленным источника и взрезал вену у себя на запястье.

По жилистым пальцам потекла кровь, подобная чистому свету солнца или расплавленному золоту.

Лишь только первые тяжёлые капли её упали на лик человека, скатываясь к приоткрытому пересохшему рту, как глаза умершего распахнулись и приняли совершенно осознанное, беспокойное выражение. Расширенные кляксы зрачков мгновенно стянулись до размера еле заметных точек и наконец пропали вовсе. Благодаря от природы тёмному цвету радужек, этой метаморфозы практически не было заметно со стороны.

Кровотечение немедленно прекратилось, а раны стремительно закрывались, оставляя после себя лишь тонкие розоватые шрамы, но и те быстро исчезали без следа.