Тень Серафима

После этой фразы мнение Стефана о сложившейся ситуации явно стало ещё более нелестным, если такое вообще возможно. Но он вновь деликатно смолчал, рассматривая лицо Себастьяна в надежде прочесть на нём какие-то ответы и причины столь нерационального поведения. Глаза Серафима чуть заметно поблёскивали в полумраке, наливаясь тяжёлой мутноватой зеленью. Как заворожённый, Стефан глядел в них, глядел, и в душе шевелился древний, неподвластный контролю и доводам разума, свойственный каждому человеку страх.

Страх перед нечистью.

– А ещё, – как ни в чём не бывало беззаботно продолжала София, – за это я отдам свои перчатки. Уверена, тебе они приглянулись…

Серафим наконец обернулся, и девушка осеклась на полуслове, напоровшись на пронзительный взгляд сильфа как медведь на рожон.

– Ты ещё и торговаться тут будешь? – рявкнул он. – Мы только что убедились, как ты умеешь прятаться. Всё, разговор окончен. Марш в свою комнату!

София мигом ретировалась, видимо, решив отложить разговор до утра, которое, как известно, мудренее вечера. Всё-таки кое-какие крохи здравомыслия имелись в её не в меру хорошенькой головке.

Ювелир бросил задумчивый взор на Стефана. Тот ощутимо напрягся, ожидая, как же решится его участь. Всё же Серафим был иногда излишне суров.

– Правду ты говоришь или нет, мне придётся тебе поверить, – в конце концов подытожил Себастьян, направляясь в свою комнату с глупой мыслью всё-таки уснуть сегодня. – В любом случае, я не убийца. Я не готов убивать человека, которого считаю своим другом, даже если он меня предал. Я не готов убивать в храме, в который этот человек пришёл за помощью. Лучше совершить смертельную ошибку, чем святотатство.

Стефан с облегчением вытер пот со лба и тоже поспешил исчезнуть в полумраке.

Глава 15, в которой сон не отличить от яви, туманное прошлое становится ясным, настоящее – запутанным, а будущее – смертельно опасным

Снова кошмар.

Себастьян почти не удивился, увидев до боли знакомые покатые стены драконьей пещеры, поросшие окаменелым от времени синим мхом… нет, вовсе не синим. Убаюканный старой привычкой, ювелир не сразу обратил внимание, что сегодняшний сон разительно отличается от всех предыдущих, многолетних одинаковых снов.

Он был чёрно-белым.

С изумлением разглядывал Себастьян мрачный, лишённый цветов мир вокруг себя. Как ни странно, тот казался даже более ярким, более реалистичным и чётким, чем привычная пёстрая действительность. Лишённая компромиссных полутонов, реальность обрела глубину, и выразительность, и какой-то постановочный драматизм. Оборотной стороной медали стала строгая графичность пространства, которая угнетала разум и быстро вызывала усталость глаз.

Вспомнив, что это всего лишь очередной сон, Себастьян вдруг приобрёл заветную свободу действий и неуверенно замер, не в силах принять решения. Как поступить на этот раз?

Сон меж тем стремительно развивался по своим законам, замыкаясь в заколдованный порочный круг. Угадывая до боли знакомый шум, отдалённый шум погони, в ужасе и отчаянии ювелир зажал уши руками, только чтобы не слышать движения стражей, не слышать ничего вокруг, – но всё было напрасно. Звуки шли не из внешнего мира, звуки рождались прямо у него в голове.

И вот, продираясь сквозь жестокое эхо, сильф снова бежит куда-то вперёд, бежит нелепо, размашистыми зигзагами, будто слепой. Снова, снова Моник умрёт, а он ничего не сможет поделать. Выбор заключается лишь в том, увидеть ли её смерть или в который уже раз постыдно бежать. Как это больно!

Тем не менее, если говорить откровенно, Себастьян никогда не пытался избавиться от мучивших его кошмаров. Ну, может, самое первое время, когда душевная рана была особенно свежа, надевал на ночь кровавые гиацинты. Эти камни печали питались тяжёлыми эмоциями: смягчали меланхолию, забирали нездоровую тоску и отчаяние, жадно впитывали скорбь. Одновременно с этим гиацинты избавляли владельца от любых сновидений, галлюцинаций и навязчивых страхов. Платой за исцеляющее действие минералов было одиночество, которое те приносили вместе с покоем.

Одиночество, которое нельзя было преодолеть.

В принципе, для Себастьяна подобное условие не играло особой роли, но всё же от регулярного ношения он решил отказаться. Во-первых, покой, который давали имевшиеся у него мощные экземпляры, подозрительно напоминали вечный. Да, он желал покоя, но не до такой степени. Под действием минералов ювелир жил, словно в полусне, в непрекращающемся приступе лунатизма, вообще не ощущая себя живым, – все чувства подчистую были съедены ненасытными камнями. Во-вторых, Себастьян решил, что ограждать себя от страданий неправильно – он должен выпить причитавшуюся ему чашу до дна. Он должен честно заплатить за содеянное.