Они любили замереть на краю танцпола под зажигательные ритмы Эмси. Остановиться. Она и он. Он нежно обнимал, она укладывала голову на широкое плечо и, рассыпав кудри по кителю, слушала. Слушала льющийся ритм Эмси, дыхание друга, стук своего сердца. Оно никогда не обманывало, но здесь, на краю танцпола, вырвавшись из шумной толпы оно или ещё не отдышалось или хотело что-то сказать своим торопливым стуком. Здесь. Рядом с Эрвином. Хорошо. Друзья предавали уверенности, семья на Карстаке смысл жизни, а зарплата способствовала. Получив свои первые сто пятьдесят крон – целых сто пятьдесят – Тэра просто сияла от счастья. Целых сто пятьдесят! Треть тут же перевела родителям, ещё двадцать не пожалела, чтоб связаться с Карстаком жутко дорогой телекомуникацией. Спасибо, Торопыжка подсуетился. Его ухоженные тонкие пальцы ловко постучали по клавиатуре и подвинули в очереди, не пришлось месяц ждать сеанса связи. Короткого, всего пять минут. Пять минут радости, гордости за дочь в глазах отца, щиплющей душу слезы матери, нервно теребящей подол. Тэра так разволновалась сама, обещая найти способ перевести их сюда, что тоже не удержалась от слез, а Эрвин потом кивал, выслушивая излияния и успокаивал. Тихо. Вдумчиво. Так, как будто сам когда-то прошёл через подобное, а Торопыжка… Ох уж этот Торопыжка. Он как всегда выбрал свой путь. Солнце только прокралось в спальню. Осторожно заглянуло в окно. Метнуло золотистый лучик. Замерло. Задумалось, стоит ли? Выходной. Утро… А Торопыжка дубасил в дверь.
– Тэ, подъём, соня!
И опять одеяло ползло на голову. И опять в руках был стаканчик с вишнёвой вкуснятиной. И опять Тэра проклинала себя, срываясь со скалы вниз. Вцепившись в джойстик под дротиком. Перекрывая шум двигателей переливчатым визгом… С горящими глазами. В пропасть. Вниз. К трепещущим под обрывом кронам… И ввысь. К дортлингам, распростершим под солнцем необъятные крылья. И только дикое, протяжное "аллаи-и-и", да перья, чиркнувшие о комбинезон, почему-то приносили покой. Торопыжка знал что творит. Уверенно вел. На посадку возвращался неспешно, а Тэра… Тэра под брюхом дротика скользила взглядом по разноцветному лесу. По пробивающимся в трещинах скал, в расщелинах пучкам травы. Бликам утренней росы на кромках камней. Скользила по уходящему вдаль к самому горизонту такому необъятному океану. Она не летела. Нет… Она парила. Парила и чувство безграничной свободы придало сил. Она дома и почти счастлива. И наплевать, что снова на табло не первые. Вторые. Пусть вторые, Тэру трясло от волнения мелкой дрожью. Кровь как будто наполнилась мелкими щекочущими пузырьками. А вечером… Вечером они с Эрвином снова поднялись на башню. Одни. Смотреть только на свой закат. И пусть все думают, что только смотреть… А утро, утро как обычно началось рано. Меридит, позёвывая, и смущенно извиняясь, подала завтрак. Вгрызаясь в хрустящий корочкой тост, Тэра даже спросила:
– Мэридит, у вас что-то случилось?
Меридит зевнула, смущенно прикрыла рот, и покосилась на восход:
– Прежний хозяин просыпался в девять, госпожа.
Её карие глаза еще спали, но выглядела горничная идеально. Даже полоска кружев, стягивающая волнистые волосы лежала так, будто Мэридит только отошла от зеркала, что уж говорить о шоколадном платье и таком ярком в бликах утреннего солнца переднике. Всё было идеально… Но, Меридит снова зевнула и скромно потупилась:
– Простите, госпожа.
Тэра запила тост прохладным соком, хихикнула:
– Мэридит, неужели я похожа на этих напыщенных господ. Ну, посмотрите на меня… Ну, какая я к чертям госпожа?
Мэридит пожала плечами. Чуть снисходительно, но за последние дни эти недоуменные, смущённые или озадаченные пожимания плеч стали какими-то дружескими. Теплыми. Мэридит стала больше улыбаться. Но не забывала, что горничная. Всегда педантично выполняла обязанности. Привычка, ведь прежний хозяин был ой как строг.
Тэра улыбнулась, отставляя стакан:
– Ну, Мэридит. Ну, попробуйте. Скажите: Тэра.
– Что Вы, госпожа. Разве я смею. – и всеми силами попыталась сдержать зевок. Покраснела в теплых лучах.
Тэра расправилась с завтраком и пошла в музей. Это был её способ сказать спасибо. Привычки трудно переделать, а уйти пораньше, предупредив, что вернется только вечером, значит дать возможность поспать. Ведь Мэридит наотрез отказывалась просто оставлять что-то в столовой с вечера, а возвращалась Тэра всегда в чистоту и порядок. Да и сами утренние прогулки радовали. Прохладный с ночи ветерок, такой редкий на Карстаке, полупустые проспекты, одинокая белая статуя в окружении алых струй. Иногда Тэра задерживалась, всматривалась в отражение в черном мраморе, испещренном алыми потоками. Иногда видела Рубико. Оно просто приходило и молча стояло. Пару раз Тэра видела, как ласта в огромной апельсиновой перчатке скрывалась под капюшоном.